Хобби гадкого утенка
Шрифт:
Клавдия села в кресло, но потом сразу вскочила.
– Чего это я, давайте чаю попьем! Небось устали. К нам-то от станции семь километров переть.
– Я на машине, оставила ее у магазина, но от чашечки чаю не откажусь.
– Сейчас принесу, – засуетилась хозяйка.
– Давайте лучше на кухню пойдем, – предложила я, – незачем из меня «парадную» гостью делать!
Мы сменили место дислокации и оказались в просторном «пищеблоке», оборудованном не хуже, чем наш, ложкинский, – холодильник «Бош», СВЧ-печка, плита «Электролюкс», комбайн, кофемолка.
–
– Сейчас уже опасность миновала, – я поспешила ее успокоить, – угрозы для жизни нет, но Миша лежит в Боткинской больнице, в кардиореанимации, а туда сотовый даже вносить не разрешают, он им какие-то приборы замыкает. Так что аппарат выключен, вот почему вы дозвониться не могли. Уж извините, сразу приехать не получилось…
– Понятное дело, – закивала Клава, – хорошо хоть сейчас выбрались, чего не позвонили-то мне? Знаете, как я нервничала? Брат не едет и не едет…
Я посмотрела на тетку. Вот оно что, это сестра Михаила, похоже, старшая…
– Я растерялась сначала, а потом никак не могла телефонную книжку найти, куда-то он ее засунул. Спрашиваю у Миши номер – не помнит. Он же сейчас под действием сильных лекарств, только бормочет. Адрес-то я знала, Вешкино! Ну и поехала, кстати, сколько денег вам оставить?
Клавдия пожала плечами.
– Смотря на какой срок. Как мне вас величать? Наташа или Лена?
Я улыбнулась. Какая удача, значит, она не видела Кабанову, только знает о той понаслышке.
– Вообще-то, с детства я была Наталья Павловна Кабанова, но, наверное, будет лучше, если даже среди своих станем поддерживать легенду. Зовите меня Леной Артюхиной. Ну, как она?
Клавдия вздохнула.
– А как всегда, хотите взглянуть?
Я кивнула. Клава провела меня в небольшую комнату, где, кроме софы, не было никакой мебели, и зажгла верхний свет.
На диване лежала худая, просто изможденная старушка. Уж не знаю, можно ли было назвать ее состояние сном. Когда под потолком вспыхнула лампа, Лена даже не пошевелилась. Крохотное, с кулачок, личико было обтянуто желтоватой, пергаментной кожей. Волосы коротко острижены, почти обриты, тоненькие, какие-то синеватые руки безвольно покоились поверх пледа. Так выглядит человек, находящийся в глубоком наркозе. Вроде и жив, присутствует среди врачей, споро делающих операцию, а с другой стороны, личности нет, и совершенно непонятно, где в данный момент путешествует его душа…
– Вот, – кивнула Клава, – приходится большую часть суток ее в таком виде держать. И то уже по деревне слушок пополз, что Лена сумасшедшая, ну да и бог бы с ним, от Москвы далеко, не волнуйтесь, Наташенька, она не убежит. Впрочем, даже если и удерет, то далеко не уйдет…
– И как же с ней такое произошло? – спросила я, вернувшись на кухню.
– Разве Миша не рассказывал? – удивилась Клава.
– Нет, только обмолвился, что жена села на иглу…
– Именно
– Почему? – поинтересовалась я.
Клава опять вздохнула.
– Родители у нас умерли рано, я-то Миши на десять лет старше, вот и стала ему вместо матери.
Жили не слишком богато, Михаил женился, потом развелся, провел несколько лет холостяком и встретил Лену. Артюхина сразу не понравилась Клавдии. Во-первых, сирота, из детского дома, голь перекатная. А Клава очень хотела, чтобы брат сделал хорошую «партию». Так нет! Кругом столько молодых женщин из приличных семей, мечтающих выйти замуж, но Мишу просто заклинило на Лене, у которой, кроме комнаты в коммуналке, больше ничего не было. Словом, совсем не то, о чем мечталось.
После тихой свадьбы настроение у Клавы совсем испортилось. Детдомовка Лена, выросшая в системе государственного призрения, совершенно не умела управляться с домашним хозяйством. К тому же лишенная с раннего детства материнской ласки, девушка выросла грубоватой, резкой на язык и совершенно не обладала женской мягкостью и слабостью. Леночка, твердо усвоившая постулат: кругом одни враги, – привыкла не просить, а отнимать. Скандалы в молодой семье начались сразу после брачной ночи. А потом появились наркотики.
Клава узнала о беде не сразу. Любимый брат, приведя в дом новобрачную, отдалился от старшей сестры, которая пару раз, не сдержавшись, делала Лене замечания. Клавдия, обожавшая Михаила, поняла, что ее взаимоотношения с братом могут рассыпаться в прах, если они по-прежнему будут проживать вместе, и предложила разменять квартиру.
Мишка с Леной поселились отдельно, и Клава не слишком хорошо знала, что происходит у них за закрытой дверью. И только когда страшная правда выплыла наружу, Михаил перестал стесняться сестру.
– Сколько он с ней мучился, – горько говорила Клава, – одному богу ведомо. В больницу клал, в санаторий возил, гипнотизера приглашал, какие-то невероятные лекарства покупал.
Но толку чуть. Выйдя из клиники, пополневшая и повеселевшая Лена первый месяц держалась и не приближалась к шприцу, но затем неизбежно следовал срыв.
– Миша меня никогда не слушал, – качала головой Клава, – я просила, не женись! Нет, побежал в загс. Умоляла потом, разведись… Ведь когда она только начинала колоться, можно было бы разбежаться…
Но нет, Каюров хотел вылечить жену, а когда стало понятно, что дело безнадежно, посчитал непорядочным бросить инвалида. К тому же у Лены от употребления наркотиков капитально съехала крыша…
– Любил он ее, – пояснила Клава, – не хотел в психушку отдавать. Прямо дергался весь, стоило заговорить о сумасшедшем доме.
– Извини, Клава, – отвечал брат на все призывы сестры поместить жену в психиатрическую клинику, – это невозможно. Там ее будут морить голодом и бить. Уж потерпи немного, наркоманы долго не живут, пусть умрет спокойно, дома.