Хоботок
Шрифт:
Кофе отдавал отбеливателем.
Ток-шоу закончилось. Следующая передача открылась неподвижным планом поля, усеянного мшистыми холмиками и зарослями ежевики. Черно-белая картинка озадачила меня. Сперва я не узнал машину, стоявшую среди холмиков. Это был наш коробкообразный «шеви»: водительская дверца приоткрыта, номера заляпаны грязью, мигают стоп-сигналы, отбивая SOS.
Из салона вылезла серая рука и захлопнула дверь. Рука? Или что-то похожее на руку? Муляж из дешевого ужастика? Слишком размытое изображение, слишком быстро все произошло — не поймешь.
Виктория переключила канал на «Все мои дети».
Теперь вел Харт.
Крус был за штурмана — склонился над дорожным атласом, пытаясь разобраться в линиях и точках. Виктория
Смысл в объезде был: недалеко от заповедника проходила магистраль I-5 — покончив с туристической частью, мы еще могли к ночи успеть в Портленд и там уже оторваться. Так нам объяснил Крус. Вообще, забавно. Меня удивляло, с чего у него возник такой интерес к геологическим явлениям. Он был из тех, кто залипает по автогонкам и читает «Солдата удачи». Харт, если уж на то пошло, ничем от него не отличался. Все переворачивалось кверху дном, чтоб его.
Зной усиливался. Трещины на ветровом стекле сверкали и подрагивали.
Парни пустились в рассуждения об изувеченном скоте, о явной причастности властей к делишкам с инопланетянами, о том, что высадка на Луне — фальшивка, и помнишь еще, был в семидесятые такой фильм — «Козерог один», ну и чтоб мне провалиться, если среди астронавтов не было О. Дж. Симпсона. Оборжаться просто.
Я достал камеру и запустил запись с разборкой в Данки-Крик. Со мной заговорила Пенни: «В семейство Reduviidae входят все виды крупных насекомых, питающихся кровью других насекомых и некоторых млекопитающих. Они считаются чрезвычайно полезными для сельского хозяйства». Ее голос отдавал металлом и не поспевал за движениями губ, как в плохо дублированном иностранном фильме. Она стояла в стороне от драки, перебирая костлявыми пальцами тонкую ткань голубого сарафана. И улыбалась. «Характеристики эмоционального порога приматов указывают, что процесс [щелк-щелк] чреват травматизмом. Вместе с тем ноль целых две десятых процента позвоночных популяций отвечают не [щелк-щелк] целям. Как носитель икс-гаплотипа ты являешься первейшим источником [щелк-щелк]. Вот же везучий!»
— Господи! — вырвалось у меня, и камера упала на сиденье. Ты что, со мной разговариваешь? Я долго — чересчур долго — таращился на проносящиеся мимо деревья, а тем временем в глубине моего разума звучал на низкой частоте голос Роберта Де Ниро, фирменный монолог из «Таксиста». В отличие от Де Ниро у меня никогда не было пистолета. Ребята даже шокера мне не доверили.
— Че там?
Судя по тону Круса, я его перепугал. Он буравил меня взглядом из-за перегородки, оливковое лицо выцвело до пепельного. С широких щек капали, поблескивая, гигантские капли пота. Его голова была в ореоле света — нимб рассерженного святого. Неслабая у него ломка, подумал я.
Я покачал головой и подождал, пока прожигавшее меня увеличительное стекло не обратится снова на дорожный атлас. Когда опасность миновала, нажал на кнопку воспроизведения. На дисплее возникла та же сцена, что и раньше. Появившись в кадре и на этот раз, Пенни ткнула в меня пальцем и с сочным славянским акцентом проговорила: «Суперкалифрагилистикэкспиалидоций [2] — так на латыни звучит имя бога смерти в одной из примитивных средиземноморских культур. Их цивилизацию погубили многочисленные сели, вызванные нетипичной сейсмической активностью. Если произнести его достаточно громко…»
2
Суперкалифрагилистикэкспиалидоций (Supercalifragilisticexpialidocious) — слово из одноименной песни, исполнявшейся в фильме «Мэри Поппинс» (1964). Мэри определяет его как «слово,
Я вырубил камеру. В желудке бурлило из-за поганого кофе, меня стало укачивать.
Бог любит троицу, правда? Я снова нажал на кнопку. Запись стерлась подчистую. Космическая чернота со сполохами серебристого света по краям — и все. На середине — кадр промелькнул так быстро, что мне пришлось остановить воспроизведение, чтобы нормально все рассмотреть — появился Пирс, уткнувшийся носом в ухо Круса, и лицо у того было вялое, как у трупа. И на мгновение, на микросекунду, оно превратилось в лицо Харта — как на голографической картинке, когда изображение меняется в зависимости от того, под каким углом смотришь. После этого опять пустота, плюс еще странный фоновый шум, который то усиливался, то затихал — словно монахи пели григорианский хорал задом наперед.
Ладно. Пошевелим мозгами.
Я проверил запись непосредственно после съемки, еще в Канаде. Ничего необычного там не было. Несколько часов мы провели в полицейском участке, отвечая на вежливые, но настойчивые расспросы. Я думал, камеры конфискуют, но инспектор всего лишь осмотрел нашу аппаратуру в присутствии двух ребят из правового отдела. В итоге инспектор все нам вернул — со строгим наказом забыть про опасных преступников и предоставить их властям. Аминь.
Может, коп что-то там нахимичил с камерой, подредактировал запись? Сам я оператором не был и знал только, что надо навести объектив и снимать, а если замигает красный огонек — пора менять батарейки. Так что да, друг Горацио, нельзя исключать, что кто-то испортил запись. С какой вероятностью? Да ни с какой — если только они и над телевизором в забегаловке не поколдовали. Скорее уж кто-то из моих дружков подсыпал в кофе волшебного порошка, и у меня начались галлюцинации. Хотя не похоже на этих засранцев, слишком они жадные. Даже если им взбрело бы подшутить над «третьим лишним», дурь обходилась недешево, а денежного завала у нас вроде как не предвиделось.
Оставшиеся версии не очень мне нравились.
В кармане рубашки завыла бормашина — мобильник. Звонил Роб Фрайс — прямо со своего патио в Гардине. Роб был мужик рослый, крепкий и лысый, как коленка. В одежде он предпочитал стиль копа из отдела нравов, образца этак восьмидесятых — как уж ему это представлялось. Еще он считал себя моим агентом, хотя я уволил его лет десять назад, когда стал получать от него слишком много контрактов на рекламу слабительного. Я чуть не разрыдался, расслышав его голос сквозь гудение помех.
— Дружище, как я рад тебя слышать! — выпалил я, схлопотав еще один хмурый взгляд от Круса.
— Hola, compadre. Ну и шуму вы наделали, чуваки — посмотри только на 16-ю страницу. Вот тебе заголовок: «Американские увальни дают жару!». Это цитата из какой-то газетенки в Калгари. Жаль только, что птички-то упорхнули. Если бы их поджарили, статейки были бы круче. Конечно, смертной казни у них нет, но ты меня понял. Даже если и так, у нас тут уже пахнет полноценным фильмом. Mucho dinero, Рэй, друган!
— Упорхнули? Ты о чем?
— А ты что, не слышал? Пирса с подружкой освободили. Черт, да не они ли выперли из города?
— Давай лучше поподробнее.
Содержимое желудка разъедало мой пищевод.
— Знаешь, странная штука вышла. Какой-то баран с верхов случайно их выпустил. То ли с документами напутали, то ли еще какая-то фигня. Начальство рвет и мечет. Охренеть просто, а?
— Ага, — отозвался я актерским тоном. Так я реагировал, когда мозги буксовали, а ситуация требовала вежливого ответа. Крус и Харт о чем-то спорили и не слышали моих слов. А я и не собирался их просвещать — ей-богу, да они тут же начнут спорить, не стоит ли развернуться и рвануть обратно в Канаду. В любой момент нам могли позвонить из конторы и сообщить те же вести; наверное, пытались уже не первый час — Харт ненавидел мобильники и свой, как правило, держал в бардачке.