Хочу тебя, девочка
Шрифт:
— Я могу уйти, если мой визит неуместен, — проговорила я спокойно. — Я просто не могла не спросить… может, вам нужна какая-то помощь. Если это не так, то прошу меня извинить…
— Нет! — хрупкая, все еще красивая рука, с удивительной силой вцепилась в меня. — Не уходи, Мариночка… я…
Она помялась на месте и я, оценив ситуацию, решительно прошла в дом. Только сейчас, при свете ярких ламп, я заметила, что лицо Елизаветы Андреевны было мертвенно-бледным, практически белым. От этого темные круги под ее глазами казались еще страшнее,
— Идемте.
Я аккуратно взяла ее за безвольно висящую руку и по памяти прошла в гостиную, где совсем недавно меня принимали. Усадила вмиг постаревшую женщину на диванчик и спросила:
— Что я могу сделать? Чем помочь?
Она всхлипнула, прижав платок, который нервно подрагивал в ее руках, к глазам.
— Ты можешь… простить меня. За Диму. Я ведь знаю, что он хотел сделать… Не нужно мне было вносить за него залог! Но я всегда верила, до последнего, что мой мальчик одумается… что не станет таким же, как он…
Я успокаивающе погладила ее ладонь.
— Я не держу ни на кого зла. Я просто хочу помочь… если это возможно.
К моему потрясению, Елизавета Андреевна уронила голову на руки и зарыдала. Так отчаянно и надрывно, как может оплакивать только мать свое дитя. Каким бы оно ни было.
— Мне все звонят… задают вопросы… — бормотала она вперемешку с рыданиями. — Нужно решать все с похоронами… организовать… а я ничего не могу делать! Не могу даже думать о том, что все это случилось на самом деле! А они все звонят и звонят…
Я проглотила вставший в горле ком и решительно произнесла:
— Я займусь всем этим.
Но едва стоило мне встать на ноги, как, к моему ужасу, Елизавета Андреевна сползла следом за мной на пол, очутившись передо мной на коленях и прижала мои руки к губам:
— Я этого не заслужила… не заслужила, чтобы ты вообще обо мне думала. Но ты здесь… и я до конца жизни буду молиться за ту женщину, что тебя воспитала. Воспитала такой…
Я поспешно помогла ей подняться, борясь с выступившими на глазах слезами.
— Тебе нужно отдохнуть, — сказала как можно тверже, сама не заметив, как перешла на «ты». — Остальное оставь мне.
Следующие пару дней я занималась организацией похорон. Похорон человека, который меня ненавидел, хотя приходился мне родным братом.
Вместе со всеми вопросами, которые приходилось решать, я, казалось, узнавала и самого Ежова чуть лучше. И все чаще вспоминала тот его взгляд у здания офиса Исаева… мне тогда почудилось в нем сожаление. Возможно, я лишь придумала себе это, но сейчас мне представлялось — он иногда жалел о том, что все это затеял. Вот только отступить уже не мог, загнанный в угол собой же самим. И, должно быть, ненависть, которую он испытывал, была сильнее того хорошего, что в нем все же, я верила, было.
И это подтолкнуло меня к новой мысли. Долгие месяцы я двигала себя вперед засчет такой же ненависти — к Исаеву. Хотела доказать
А теперь у меня под сердцем был ребенок. Ребенок, который однажды спросит, кто его папа и почему его с нами нет. И что тогда? Что я скажу ему, зная, что сама лишила его отца?
Отца, который, возможно, спас нам обоим жизнь. Я не могла забыть момента, когда Камиль высадил меня из машины и помчался навстречу возможной гибели. Не могла стереть из памяти того ужаса, что испытала в тот момент. И страха, буквально сводящего с ума в те часы, что я провела в больнице, но не могла даже увидеть Камиля.
И все это помогло мне осознать — жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на ненависть и обиды. Нужно уметь прощать. Ради себя самого — в первую очередь.
Все теперь казалось простым и очевидным. Я была нужна Исаеву, а нам с малышом нужен был он. Можно было и дальше испытывать его терпение и нервы, но итог я уже заранее знала. Всегда знала. Как бы ни хотелось убедить себя, что он больше ничего для меня не значит.
Осталось лишь сообщить самому Камилю, что все для нас всегда было предрешено.
День похорон Ежова выдался дождливым, по-осеннему хмурым. Елизавета Андреевна предпочла устроить прощание в очень узком кругу из буквально нескольких человек и я сделала все, чтобы исполнить ее желание и оградить несчастную женщину от внимания алчущей сенсаций прессы.
Сопроводив ее до дома, я вызвала такси и направилась туда, где предстояло расставить все точки над «i» в этой истории. Я ехала в больницу к Камилю.
— Ты не вернулась, как обещала, — произнес он капризно, как маленький ребенок, едва мне стоило войти в палату.
На это я удивленно вскинула бровь и усмехнулась:
— Ну, я ведь все же пришла. Просто были кое-какие… дела.
— С этим твоим Артемом? — тут же поинтересовался он хмуро.
— Нет. Надеюсь, Артему такие хлопоты в ближайшие лет сто не грозят. Я помогала Елизавете Андреевне с организацией похорон.
Теперь уже казался удивленным Исаев.
— Вот как? И это после всего, что сделал ее сын?
— Ее сын — не она. К тому же… нужно прощать людям их ошибки.
Он попытался приподняться в постели, но я ловким нажатием на грудь уложила его обратно.
— Ай! — поморщился Исаев. — Женщина, ты добить меня хочешь?
— Дай-ка подумать… — закатила глаза я. — Пожалуй, нет. Ты нам еще нужен.
— Нам? — взметнул он вопросительно брови и, не дождавшись ответа, поймал мою руку и притянул к себе. Так близко, что я уже практически на нем лежала. — Скажи… а я вхожу в число тех людей, которым положено прощение их ошибок?
Я внимательно посмотрела ему в глаза.
— Это будет зависеть от того, что ты скажешь дальше.
— Марина, я лю…