Ход королевой
Шрифт:
Bernard Werber
La diagonale des reines
Венсану Багяну – другу, мыслителю-новатору, писателю, композитору, переводчику и моему лучшему партнеру по шахматам во множестве жизней
У каждого человека есть дубликат – Немезида.
Это не родственная, а окаянная душа. При случайной встрече они немедленно друг друга узнают и принимаются беспрестанно друг другу пакостить. Это неотъемлемая часть их жизненного пути. Ведь в подсознании у них сидит
Часть 1. Две маленькие злюки
– В конечном счете в жизни ты всегда одинока. Уж я-то это знаю, чувствую, понимаю. Поэтому надо бороться за то, чтобы вокруг тебя всегда были другие люди. Ты согласна со мной?
Николь О’Коннор прижимается лицом к решетке клетки с белой мышкой.
– Мне нравится представлять, что тебе тоже хочется завести друзей, возлюбленных, товарищей по играм, они придадут твоему существованию больше смысла…
Бирюзовые глазищи одиннадцатилетней девочки смотрят в красные глазенки пугливого грызуна.
– Не говоря о том, что ты, как и я, оказалась далеко от своих сородичей и не можешь с ними общаться.
Она корчит разочарованную рожицу.
– Преподаватель естественных наук запер меня в классе одну в наказание за то, что я не захотела тебя убивать.
Мышь навострила ушки, кончик ее мордочки трепещет – она нюхает завораживающую ее массу розовой плоти.
Человеческое существо подходит еще ближе и спокойно объясняет ситуацию мыши, словно та способна понять слова:
– Раскрою тебе правду: я должна была вскрыть скальпелем твое тельце и заглянуть внутрь. Это называется «опыты по вивисекции». По мне, никакая это не наука, а ужас-ужас, убийство ни в чем не повинного существа. Получается, тебя произвели на свет для того, чтобы без всякой пользы принести в жертву…
Она встряхивает светлыми волосами, у мыши это вызывает еще больше интереса.
– Я отказалась от этого варварства, и учитель не нашел ничего лучшего, чем запереть меня на переменке в пустом классе, чтобы я «поразмыслила» о своей «глупости». Кажется, я уже все обдумала.
Она тяжело вздыхает.
– Я осознала свою «глупость» и ощутила еще больше близости к вам, «глупышкам».
Девочка отодвигает щеколду, приоткрывает дверцу клетки и выпускает мышь на волю. Та шмыгает по классу, обследует все углы, потом направляется к большой клетке, в которой кишат мыши.
– Хочешь к своим подружкам?
Николь О’Коннор открывает дверцу клетки, где заперта целая стая белых пленниц.
Грызуны счастливы обрести свободу.
Этим белокурая девочка не ограничивается. При помощи тонкой линейки она отжимает язычок замка в двери класса, где должна была сидеть взаперти. Путь свободен. Мыши выбегают из класса. По зданию школы-интерната Джеймса Кука в Мельбурне разбегаются шестьсот сорок мышей.
До Николь уже доносится истошный девчачий визг, вскоре ему начинают вторить чуть менее истошные вопли мальчишек.
Николь с улыбкой размышляет: «В силу своей численности эти зверюшки могут вызывать страх у куда более крупных, тяжелых, могущественных созданий».
Она восхищена хаосом, который создала. Грызуны носятся повсюду, вкусив, наконец, свободы, которой были лишены с рождения. Они охвачены эйфорией, люди – паникой.
Одни ученики залезают с ногами на стулья, другие кричат и пытаются – без особого успеха – давить мышей каблуками.
Проще убивать животных, сидящих в клетке, чем бегающих на свободе, верно?
Шестьсот сорок освобожденных грызунов, естественно, сбиваются в плотную стаю и сеют в коридорах ужас среди гигантов, хотя видят только их обувь и ноги.
Учителя тоже удивлены и напуганы. Уборщики носятся с вениками, пытаясь сдержать расползание докучливого явления, но белые мыши слишком малы и шустры, чтобы их ранить, тем более отлавливать.
Николь О’Коннор как ни в чем не бывало покидает класс и идет по следу «своей» мышиной стаи. Ей становится ясно, что ученики и учителя вокруг нее догадываются, что это она устроила весь переполох, и теперь относятся к ней с уважением.
Зря учитель запер меня одну. Я ведь его предупреждала, что НЕ ВЫНОШУ одиночества.
Нет, я не могу не вмешаться.
В тот же самый день, в 1600 километрах от Мельбурна, в коридоре школы в Нью-Йорке другая девочка, тоже одиннадцати лет, по имени Моника Макинтайр, пристально наблюдает за сценкой, от которой ей делается нехорошо.
Ватага из пяти ребят, трех девчонок и двух мальчишек, пинает ногами лежащую на полу заплаканную, стонущую от боли девочку и как будто наслаждается своим занятием.
– Мерзкая лесбиянка! Все видели, как ты целовалась с девчонкой! Вот тебе, получай!
Моника Макинтайр незнакома с жертвой, но ей невыносимо наблюдать это истязание. Недолго думая, она хватает огнетушитель и обдает пятерых школьников пеной, метя им в глаза. Те от неожиданности отскакивают от своей жертвы и, покрытые с головы до ног углекислым снегом, наступают на Монику, как зомби, но та выпускает новую струю пены, чтобы держать их на удалении. Один из мальчишек стирает с лица белый снег и кидается на нее, выставив перед собой руки. Моника вынуждена нанести ему огнетушителем удар в пах. Он с воплем падает на пол и корчится от боли, схватившись за низ живота.
Отовсюду сбегаются школьники. Их взорам предстает удивительная картина: четверо в углекислом снегу, пятый валяется на полу, растрепанная девочка утирает слезы.
Тут как тут учитель физкультуры, он наклоняется к пострадавшему пареньку, издающему глухие стоны, и помогает ему восстановить дыхание.
Моника Макинтайр, стоящая в двух шагах от них, не испытывает ни малейшего сострадания к мучениям пострадавшего.
– Ты что, с ума сошла? – кричит учитель.
Длинноволосая брюнетка с большими глазами, в зрачках которых учитель отражается, как в двух зеркалах, спокойно выдерживает его взгляд.