Хогбены, Ретиф, Бел Амор, Грегор и Арнольд
Шрифт:
Но дедуля сказал, это что, видел бы я Аппиеву дорогу, когда ее прокладывали.
Его и малыша я устроил со всеми удобствами, потом улетел назад в Пайпервилл. Близился рассвет, а я не хотел, чтобы меня заметили. На обратном пути плюнул в голубя.
В мэрии был переполох. Оказывается, исчезли мамуля, папуля и Лемюэл. Я-то знал, как это получилось. Мамуля в мыслях переговорила со мной, велела идти в угловую камеру, там просторнее. В той камере собрались все наши. Только невидимые.
Да, чуть не забыл: я ведь тоже сделался невидимым, после того
— Дедуля мне дал знать, что творится, — сказала мамуля. — Я рассудила, что не стоит пока путаться под ногами. Сильный дождь, да?
— Будьте уверены, — ответил я. — А почему все так волнуются?
— Не могут понять, что с нами сталось, — объяснила мамуля. — Как только шум стихнет, мы вернемся домой. Ты, надеюсь, все уладил?
— Я сделал все, как дедуля велел… — начал было я, и вдруг из коридора послышались вопли. В камеру вкатился матерый жирный енот с охапкой прутьев. Он шел прямо, прямо, пока не уперся в решетку. Тогда он сел и начал раскладывать прутья, чтоб разжечь огонь. Взгляд у него был ошалелый, поэтому я догадался, что Лемюэл енота загипнотизировал.
Под дверью камеры собралась толпа. Нас-то она, само собой, не видела, зато глазела на матерого енота. Я тоже глазел, потому что до сих пор не могу сообразить, как Лемюэл сдирает с енотов шкурку. Как они разводят огонь, я и раньше видел (Лемюэл умеет их заставить), но почему-то ни разу не был рядом, когда еноты раздевались догола — сами себя свежевали. Хотел бы я на это посмотреть.
Но не успел енот начать, один из полисменов цап его в сумку — и унес; так я и не узнал секрета. К тому времени рассвело. Откуда-то непрерывно доносился рев, а один раз я различил знакомый голос.
— Мамуля, — говорю, — это, похоже, мистер Армбрестер. Пойду погляжу, что там делают с бедолагой.
— Нам пора домой, — уперлась мамуля. — Надо выпустить дедулю и малыша. Говоришь, вертится водяное колесо?
— Да, мамуля, — говорю. — Теперь электричества вволю.
Она пошарила в воздухе, нащупала папулю и стукнула его.
— Проснись!
— Пропусти рюмашку, — завел опять папуля.
Но она его растолкала и объявила, что мы идем домой. А вот разбудить Лемюэла никто не в силах. В конце концов мамуля с папулей взяли Лемюэла за руки и за ноги и вылетели с ним в окно (я развеял решетку в воздухе, чтоб они пролезли). Дождь все лил, но мамуля сказала, что они не сахарные, да и я пусть лечу следом, не то мне всыплют пониже спины.
— Ладно, мамуля, — поддакнул я, но на самом деле и не думал лететь. Я остался выяснить, что делают с мистером Армбрестером.
Его держали в той же ярко освещенной комнате. У окна, с самой подлой миной, стоял мистер Гэнди, а мистеру Армбрестеру закатали рукав, вроде стеклянную иглу собирались всадить. Ну, погодите! Я тут же сделался видимым.
— Не советую, — сказал я.
— Да это же младший Хогбен! — взвыл кто-то. — Хватай его!
Меня схватили. Я позволил. Очень скоро я уже сидел
— Обработайте его наркотиком правды, — сказал он. — А бродягу теперь не стоит допрашивать.
Мистер Армбрестер, какой-то пришибленный, твердил:
— Куда делся Сонк, я не знаю! А знал бы — не сказал бы…
Ему дали по шее. Мистер Гэнди придвинул лицо чуть ли не к моему носу.
— Сейчас мы узнаем всю правду об урановом котле, — объявил он. — Один укол, и ты все выложишь. Понятно?
Воткнули мне в руку иглу и впрыснули лекарство. Щекотно стало. Потом стали расспрашивать. Я сказал, что знать ничего не знаю. Мистер Гэнди распорядился сделать мне еще один укол. Сделали.
Совсем невтерпеж стало от щекотки.
Тут кто-то вбежал в комнату — и в крик.
— Плотину прорвало! — орет. — Гэнди-плотину! В южной долине затоплена половина ферм!
Мистер Гэнди попятился и завизжал:
— Вы с ума сошли! Не может быть! В Большой Медведице уже сто лет нет воды!
Потом все сбились в кучку и давай шептаться. Что-то насчет образчиков. И внизу уже толпа собралась.
— Вы должны их успокоить, — сказал кто-то мистеру Гэнди. Они кипят от возмущения. Посевы загублены…
— Я их успокою, — заверил мистер Гэнди. — Доказательств никаких. Эх, как раз за неделю до выборов!
Он выбежал из комнаты, за ним бросились остальные. Я встал со стула и почесался. Лекарство, которым меня накачали, дико зудело под кожей. Я обозлился на мистера Гэнди.
— Живо! — сказал мистер Армбрестер. — Давай уносить ноги. Сейчас самое время.
Мы унесли ноги через боковой вход. Это было легко. Подошли к парадной двери, а там под дождем куча народу мокнет. На ступенях суда стоит мистер Гэнди, все с тем же подлым видом, лицом к лицу с рослым, плечистым парнем, который размахивает обломком камня.
— У каждой плотины свой предел прочности, — объяснял мистер Гэнди, но рослый парень взревел и замахнулся камнем над его головой.
— Я знаю, где хороший бетон, а где плохой! — прогремел он. — Тут сплошной песок! Да эта плотина и галлона воды не удержит!
Мистер Гэнди покачал головой.
— Возмутительно! — говорит. — Я потрясен не меньше, чем вы. Разумеется, мы целиком доверяли подрядчикам. Если строительная компания «Эджекс» пользовалась некондиционными материалами, мы взыщем с нее по суду.
В эту минуту я до того устал чесаться, что решил принять меры. Я так и сделал.
Плечистый парень отступил на шаг и ткнул пальцем в мистера Гэнди.
— Вот что, — говорит. — Ходят слухи, будто строительная компания «Эджекс» принадлежит вам. Это правда?
Мистер Гэнди открыл рот и снова закрыл. Он чуть заметно вздрогнул.
— Да, — говорит, — я ее владелец.
Надо было слышать вопль толпы.
Плечистый парень аж задохнулся.
— Вы сознались? Может быть, сознаетесь и в том, что знали, что плотина никуда не годится, а? Сколько вы нажили на строительстве?