Холмы Варны
Шрифт:
Тем не менее Ринальдо неизменно пребывал в превосходном расположении духа – возможно, потому, что то и дело пропускал стаканчик-другой дешевого местного вина, которое он очень любил. Своих молодых гостей он встретил с распростертыми объятиями. В мастерской было уже почти темно. К стенам были прислонены недописанные холсты, на полу валялись этюды и наброски. Острый запах лука, которым Ринальдо заедал хлеб с сыром, совсем заглушил запах красок.
– Добро пожаловать, добро пожаловать! – загремел он. – Это большая честь для меня. Нет-нет, не садитесь на эту скамью, синьорины, я клал на нее свою кисть, и можно прилипнуть. Выпейте винца! Скушайте
Прошло несколько минут, прежде чем Алану и Антонио удалось отвести его в сторону и шепотом объяснить, о какой услуге они его просят. Художник пришел в восторг:
– Можно ли Алану переночевать здесь? Поспать до рассвета? Ну конечно. Мы отыщем ему удобный уголок…
– Говори, пожалуйста, потише, – умоляюще шепнул Алан. – Девушки об этом ничего не знают.
– Ты так думаешь? – Запрокинув черную курчавую голову, Ринальдо разразился веселым хохотом, больше всего напоминавшим рев рассерженного быка. – Уж поверь мне, от женщин ничего не укроется.
Он не сомневался, что тайный отъезд Алана из Венеции связан с какой-то неблаговидной проделкой, и ничто не могло его переубедить. Сам по уши в долгах, он был уверен, что молодой англичанин задумал удрать от своих кредиторов. Басисто похохатывая, он то и дело тыкал Алана указательным пальцем в бок, что юноше очень не нравилось.
На улице уже совсем стемнело, и остальным пора было возвращаться домой. Когда они встали, собираясь уходить, Беатриса вопросительно поглядела на Алана.
– Так, значит, ты не возвращаешься с нами? Нам, вероятно, следовало бы проститься?
Алан смутился и почувствовал себя неотесанным мужланом. Его утешила только мысль, что, когда он благополучно покинет Венецию, Антонио объяснит им, в чем дело.
– Да, – пробормотал он, – всего хорошего.
Он повернулся к Анджеле, но она уже сбежала по лестнице, не простившись с ним.
– Пора вставать, мой юный шалопай!
Ночь была такой тихой, что даже Ринальдо приглушил свой громовой голос.
Алан заворочался на лавке, мигая от желтого света воскового огарка.
– Который час? – спросил он зевнув.
– Уже скоро рассветет. За тобой, как ты и говорил, пришел корабельный юнга.
– А ты уверен, что это не самозванец? – Алан спустил ноги с лавки, нащупывая башмаки.
– Он передал мне для тебя вот это. – И Ринальдо протянул Алану его собственный перстень с фамильным гербом, который он накануне передал Альду, чтобы узнать вестника с «Дельфина».
Надев кольцо на палец, юноша встал.
– Не выпьешь ли винца? – с надеждой предложил художник. – Ну что ж, не угодно – как угодно!
Выйдя на улицу, Алан вздрогнул от холода. С Альп дул пронизывающий северо-западный ветер. Юнга плотно закутался в плащ и натянул свой шерстяной колпак на самые уши. Они почти не разговаривали, потому что Алан еще недостаточно хорошо выучил итальянский язык, чтобы понимать деревенский диалект немногословного юнги, совсем не похожий на речь венецианцев.
Заря еще не занялась, а факелов у них не было, но юнга тем не менее уверенно шел по темным улицам, громко стуча по мостовой тяжелыми деревянными башмаками. Вскоре они уже оказались на пристани, возле которой стоял «Дельфин». На корабле, готовясь к отплытию, суетились матросы. У сходен стоял какой-то тощий человек и тревожно постукивал пальцем по украшенному резьбой борту.
Алан ни за что не догадался бы, что перед ним капитан корабля, если бы юнга, прежде чем удалиться на корму, не ткнул в ту сторону пальцем.
– Капитан Монтано? – вполголоса спросил Алан.
Тот оглядел его в неверном свете фонаря.
– От мессера Мануция? – спросил он унылым голосом. – Ладно. Я тебя и жду. Твои вещи уже здесь. Завтракать будем, когда отплывем. Я спущусь к тебе, как только мы выйдем из гавани, Алан считал, что оставаться на палубе до отплытия опасно, и поспешил спуститься в каюту. «Дельфин» показался ему старой лоханью (днем это впечатление вполне подтвердилось), и он мысленно поздравил себя с тем, что плыть им предстоит по тихому Адриатическому морю, а не по бурным водам Ла-Манша.
В каюте было душно, стоял тяжелый запах, и Алан с большой радостью услышал шум на палубе: значит, они отчалили и теперь медленно выходят на веслах в открытое море. Надвинув шляпу на глаза, чтобы остаться неузнанным в случае, если на берегу вдруг окажется соглядатай, он поднялся на палубу.
Он на всю жизнь запомнил этот час перед завтраком, когда небо на востоке над морем побледнело, а потом стало золотым, и из отступающего сумрака стали постепенно возникать купола и башни Венеции. Опершись о борт, Алан смотрел на великолепный город, теснившийся среди лагун на сотнях островов, и следил, как первые лучи солнца, словно стрелы, падали на крыши самых высоких зданий. Богатейший порт мира, думал он, не имеющий соперников; Алан и не подозревал, что расцвет Венеции уже позади, что он сам еще доживет до того дня, когда ее затмят западные города, стоящие на новых океанских путях в Америку и Индию.
Капитан Монтано уныло следил, как его матросы подымают латинский парус. [6] По-прежнему прямо им в корму дул северозападный ветер, самый попутный из всех возможных. Но даже и это как будто не радовало хмурого моряка.
Они уже вышли в море, и город, расположенный на низких островах, скрылся из виду.
– Пожалуй, пойдем позавтракаем, – сказал капитан мрачно. – Хоть мне от еды никакой радости нет.
– Ну так я могу съесть твою долю, – раздался веселый голос, и вслед за ними по трапу скользнул темно-рыжий юнга.
6
Треугольные паруса особого типа, появившиеся в средние века на судах, плававших по Средиземному морю между «латинскими странами» (Италия, Франция и другие).
Но Алан, вздрогнув, понял, что перед ним не юноша. Несмотря на сапоги и панталоны, он узнал Анджелу д'Азола.
Глава седьмая. ЧЕРНАЯ ГАЛЕРА
Монтано, вероятно, догадался об истине одновременно с ним; во всяком случае, он, не проявив особого удивления, сказал коротко:
– Идем в мою каюту, пока никто из моих бродяг тебя не разглядел. А там обсудим все дело.
– Обсуждать тут нечего, – небрежно сообщила ему Анджела, когда они сели за скромный завтрак, состоявший из хлеба и фруктов. – Я сполна заплачу тебе за проезд. Эту одежду я надела, потому что так удобнее. Тяготы пути я готова переносить наравне с мужчинами, а если бы я явилась сюда в женском платье, это могло бы вызвать всякие затруднения.