Холмы Варны
Шрифт:
Горы здесь уже не были такими бесплодными. Во многих местах они заросли вереском, и Алан вдруг с тоской вспомнил родные йоркширские пустоши. Вокруг цвели голубой тимьян и мята, наполнявшие воздух сильным благоуханием, когда их топтали неосторожные ноги. Звонко трещали невидимые цикады, а пестрые бабочки то садились на цветы, то снова взлетали, кружась в воздухе.
Иногда между двумя вершинами позади мелькала ослепительная синь моря, а впереди и по бокам громоздились горы – бесконечные горы всевозможных цветов: зеленые там, где росла трава или кусты, золотистые, бурые или серые там,
Ни Монтано, ни Милош не замечали окружающей красоты. Это не удивило Алана. Ему редко приходилось встречать людей, которым нравились бы горы и их дикое величие – они были просто помехой, да к тому же еще опасной. По мнению таких людей, только безумец мог отправиться в горы с единственной целью полюбоваться А открывающимся оттуда видом. Но теперь, разговаривая с Анджелой, Алан убедился, что он не одинок в своей странной любви к горам.
Там, где позволяла ширина тропы, они шли парами – Милош и Монтано обменивались воспоминаниями о кораблях и море, а Анджела и Алан болтали на самые разные темы или восторженно цитировали отрывки из приходивших им на ум греческих стихотворений.
– Этот пейзаж напомнил мне прелестные строки Алкмана, – сказала Анджела. – Ты помнишь?
Спят вершины высокие гор и бездн провалы,Спят утесы и ущелья…– Еще бы! А эти его стихи:
Часто на горных вершинах, в то время какПраздник тешил бессмертных… [7]Ведь правда, так и кажется, что вон на той снежной вершине собрались боги – и Зевс, и Гера, и Афина, и все остальные – и пьют там свой нектар?
7
Перевод В. Вересаева.
– Если бы я не знала греческого языка, – воскликнула Анджела, – как это было бы ужасно!
– Однако его не знает почти никто в мире.
Монтано, не слишком хорошо понимавший, о чем они говорят, но уловивший несколько слов, обернулся и сказал:
– Не понимаю, что вам за охота без конца говорить про греков. Видел я нынешних греков – люди как люди. Неужто их древние мертвецы были лучше?
Молодые люди возмутились и попробовали его переубедить. Но ни стихи, ни философские диалоги не произвели на капитана ни малейшего впечатления.
– Заумь какая-то! – заявил он. – Может, кому-нибудь это и нравится, да только не мне. Я тут не вижу смысла.
– Я знаю стихотворение, которое, наверное, придется тебе по вкусу, – заметила Анджела с лукавой улыбкой, – хотя автором его был грек Гиппонакс.
– И слушать не хочу!
– Всего две строчки: Дважды в жизни мила нам бывает жена – В день свадьбы, а после в день похорон. Впервые за время их знакомства они услышали, как смеется их унылый капитан.
– И то правда! – воскликнул он. – Моя меня совсем
Алан воспользовался переменой в настроении Монтано и напомнил ему, что греки были лучшими мореходами своего времени и почти все средиземноморские порты, в которых ему довелось побывать, были основаны именно греками. Они были открывателями и исследователями новых земель – Колумбами и Веспуччп своей эпохи.
Анджела процитировала ему слова Перикла, обращенные к афинянам:
– «Мы заставили море и сушу служить дорогой нашего дерзания и повсюду оставили несокрушимые памятники сотворенного нами добра и зла».
– Хорошо сказано! – сдался Монтано. – Ты мне это напиши, когда мы устроим привал. – И грустно добавил: – Самая подходящая надпись для могильной плиты нынешнего морехода.
Некоторое время они шли молча. Затем Алан сказал Анджеле:
– Да, ты права. Люди, не знающие греческого языка, теряют очень многое, и все же у большинства нет никакой надежды его выучить.
– Это судьба, – ответила она. – Тут уж ничем не поможешь.
Вдруг Алан даже замедлил шаг, потрясенный неожиданной мыслью. Так просто, и все же никто не попробовал…
– Ничем? – переспросил он. – А что, если…
– Ну?
– Твой дядя Альд посвятил свою жизнь тому, чтобы печатать произведения греческих авторов. Быть может, мое призвание в том… чтобы переводить их.
– На латынь? Но ведь уже…
– Нет-нет! На английский.
– Английский?!
Удивление девушки было столь нелестным, что национальная гордость Алана возмутилась.
– Ну и что? – воскликнул он. – Чем английский хуже других языков? У нас есть и свой великий поэт – Чосер…
– Ты прав, – перебила она. – Извини меня. Это само собой разумеется. Быть гуманистом – вовсе не значит отгораживаться греческим и латынью от всего остального. Мы должны развивать и наши собственные языки. Мы должны идти вперед, а не жить в прошлом.
И Алан, поднимаясь по склонам, заросшим лиловым и оранжевым шалфеем, думал теперь только о своей новой мечте.
К полудню они увидели деревню на противоположном берегу реки, слишком глубокой, чтобы ее можно было перейти вброд. Не было ни лодки, ни парома, и они перебрались через реку местным способом – на надутых бурдюках, стараясь поменьше промокнуть.
На мелководье у деревни женщины стирали одежду, пользуясь вместо мыла печной золой. К Милошу подошло несколько мужчин, и, поговорив с ними, он с тревогой обернулся к своим спутникам.
– Они нас накормят, – сказал он, – но долго здесь оставаться нельзя.
– Почему? – спросил Монтано.
– Говорят, неподалеку бродят турки, а нам с ними встречаться ни к чему.
Устроившись в тени большого кипариса, они наспех перекусили, а затем, вскинув на плечо дорожные сумки, зашагали дальше.
Через два часа они добрались до перевала – узкой расселины, расколовшей могучий горный кряж. Перед ними открылись две долины, густо поросшие соснами. С камня неподалеку поднялся старик пастух и поздоровался с ними. Милош заговорил с ним, и старик принялся что-то возбужденно объяснять, то и дело указывая на восточную долину. Милош вернулся к остальным.