Холод пепла
Шрифт:
— Всю правду? Он рассказал о лебенсборне, о расовом отборе?
— Он рассказал все. Примерно в тех же выражениях, в каких я рассказала об этом тебе. О своей работе в лебенсборне, о родах Рашель… Исповедь Анри ни к чему не привела. Тео словно стал собственной тенью. Твой дед пытался объяснить ему, что, несмотря на трудное прошлое, они любили его так же горячо, как любили бы собственного ребенка.
У тайн есть своя иллюзорная риторика. Тайна — это не ложь по умолчанию. Нет, такая концепция слишком проста. Тайна — это фотографический негатив, бессодержательная реальность с независимым существованием, которая в день своего раскрытия может низвергнуть с пьедестала. Если тайна раскрыта вовремя, она, несомненно, ранит, но такие раны можно вылечить. Разрушительная сила тайны заключается в ее сокрытии, вернее, в скрываемом содержании. Именно это отказывались понимать мои бабушка и дед.
— Тео ушел, хлопнув дверью. Он сказал Анри, что никогда не простит ему ложь, что ненавидит его за то, что тот сделал. Твой отец говорил в порыве гнева, но это были его последние слова.
— Он умер после этого посещения, да?
— Он умер через час, возвращаясь в Париж.
Я выглянул в окно кухни. Охровое небо висело над садом и заливало его тусклым светом. И все же окружающий пейзаж был более веселым, чем мое настроение.
— В глубине души я всегда знал, что мой отец покончил жизнь самоубийством, но думал, что он поступил так из-за рака, да еще из-за разрыва с мамой.
Я не смотрел на Алису, но понял, что она резко выпрямилась.
— Что за глупости ты говоришь? Нет никаких доказательств того, что твой отец покончил с собой. В тот вечер он был настолько потрясен, что, вероятно, не справился с управлением.
Я устал от лжи. У меня складывалось впечатление, будто Алиса твердит заученный урок, вот только ее голос звучал фальшиво. В конце концов, разве имело значение, как именно умер мой отец? Был ли это несчастный случай или самоубийство, он умер из-за того, что узнал правду. И хотя я вовсе не гордился пришедшей мне на ум мыслью, я спрашивал себя, как мой дед сумел пережить смерть своего сына и как он смог столько лет нести груз такой вины.
Эта последняя мысль — мысль о непосильной вине, способной медленно сломить вас за несколько лет, — позволила мне увидеть новую сценографию, менее искусственную, более логичную, способную приобщить меня к тому, чего мне всегда не хватало: к перспективе. Неожиданно все показалось мне очевидным. Откровения Абуэло, смерть моего отца, депрессия Анны… На первую семейную трагедию наложилась вторая, но тогда, словно глядя на фотографический снимок, на котором растры смещались и делали изображение неразборчивым, я не мог установить между ними связь и расшифровать их.
Трагедия заключается в том, что, если ты начинаешь копаться в прошлом, ты должен идти до конца.
— Алиса, я хочу задать тебе последний вопрос, — вполголоса произнес я.
В саду под небом землистого цвета деревья оставались невозмутимыми.
— Ведь Анна знала правду о нашем отце, да?
Алиса промолчала, но ее молчание было для меня лучшим ответом.
Глава 32
Семнадцать машин. Лонэ и Дюамель уже проверили семнадцать машин. Безрезультатно.
Первоначальное возбуждение спало. Их медленно, но настойчиво начало охватывать отчаяние. Поездки на полицейском автомобиле, поквартирный обход, повторные проверки… Это была самая утомительная сторона расследования, но именно такая кропотливая работа могла закончиться успехом. По крайней мере, именно за эту мысль надо было хвататься, как за спасительную соломинку. За время поисков они познакомились с широким спектром характеров: от матери семейства, возмущенной тем, что ее посмели заподозрить в совершении преступления, до одинокого пенсионера, для которого визит жандармов стал солнечным лучиком в кромешной тьме забвения и который всеми силами старался удержать их как можно дольше. Как правило, общение с представителями сил правопорядка вызывало самые разнообразные реакции: безграничную панику у одних, гнев, если не сказать агрессию, у других.
Стараясь не слишком сильно волновать опрашиваемых, Франк и Эмили пели привычную для владельцев «ауди» песню, рассказывая им об обыкновенном расследовании автомобильной аварии.
— Кто наш следующий клиент? — спросил Франк, когда они въехали на территорию коммуны Бетенивиль.
— Некий Антуан Лубиа. Притормози. Думаю, мы приехали.
— Черт возьми! Мы что, должны таскаться по самым глухим уголкам района?
Едва они вышли из машины, как им в нос ударил невыносимый запах вареной капусты.
— Боже, что за зараза?
— Приятные флюиды от перегонки, — с иронией откликнулся Франк. — Думаю, они переставили тазы.
Они позвонили в дверь городского дома, узкого, облупившегося, покосившегося. Дверь открылась. На пороге стоял мужчина лет тридцати, в грязном спортивном костюме, с волосами, заплетенными в косички, и бегающими глазками.
— Мсье Лубиа?
— Да, чего еще надо?
Франк взглянул на Эмили, не зная, как истолковать слово «еще».
— Лейтенанты Дюамель и Лонэ из жандармерии Шалон-ан-Шампань. Мы проводим проверку в рамках расследования автомобильной аварии, которая недавно произошла в этом районе.
— А какое я имею к этому отношению? — сухо спросил мужчина. — Я-то ни в какую аварию не попадал.
— У вас есть «ауди» модели 80 В3?
Мужчина пытался отвести свой взгляд так, чтобы лейтенанты исчезли из его поля зрения.
— Есть у меня такая тачка, но это чертовски распространенная модель. Вы ошиблись адресом.
— Если позволите, мы все же взглянем на вашу машину.
— А у вас есть ордер или что-то вроде того? — прорычал Лубиа.
Франк рассмеялся. Правда, смех получился вымученным.
— Полагаю, вы насмотрелись американских сериалов. Впрочем, мы можем продолжить разговор в жандармерии. Как вы думаете, лейтенант Дюамель?
— Думаю, так будет лучше, — ответила молодая женщина, подыгрывая коллеге.
— Ладно, давайте заканчивать, — проворчал Лубиа сквозь зубы. — Гараж рядом. Сейчас я открою вам его изнутри.
— Мы пойдем с вами, — тут же откликнулся Лонэ, следуя за мужчиной по пятам.
В доме все выглядело жалким: ветхая бесцветная мебель, полный беспорядок.