Холодная комната
Шрифт:
– Два!
Нельзя поднимать глаза, иначе она набросится! Это было бы ничего, если бы она была безоружна, но у неё, скорее всего, есть нож. Или гребешок. Нет, надо дождаться, когда она скажет «три» и поднимет ногу. Тогда – подсечка, наскок, короткий удар по горлу, и – точка в повести под названием «Вий», нелепо растянутой на столетия! Утерев ладонью кровоточащие ноздри, Юля воскликнула:
– Дай мне руку! У меня страшно кружится голова. Помоги, пожалуйста!
– Три! Я предупреждала. Теперь пеняй на себя.
Правая нога поднялась для удара пяткой. Одной секунды Юле хватило, чтоб припасть боком к полу, поджать коленки и выполнить сокрушительный взмах ногами. Подсечка вышла великолепная. Распроклятая ведьма грохнулась навзничь, заорав так, как могут орать, несомненно, одни лишь ведьмы. Ещё через полсекунды Юля сидела на ней верхом, занося ладонь для удара. Но вот удар-то не состоялся. К счастью, лицо у Светки было таким красивым, что не узнать его, даже искажённое ужасом, не смогла даже лейтенант Кременцова. Её рука опустилась, челюсть отвисла.
– Караул! Убивают! – вопила Светка, молотя пятками по линолеуму, – На помощь! Спасите! Антон Антоныч!
– Что с твоими ногтями? – пролепетала Юля, от изумления не слезая со своей жертвы, – они ведь красные были!
Антон Антонович, прибежав, стащил её с медсестры.
– Вы с ума сошли?
– Не сошла! Простите, я… я решила, что она – панночка.
– Кто, кто, кто?
– Ну, панночка! Ведьма. Вы не читали Гоголя, «Вий»? Кино не смотрели?
Светка, поднявшись, с оханьем тёрла ногу ниже колена. Судя по её роже, подсечка действительно удалась. Ногти у неё на ногах опять были красными. Анька всё звала маму.
– Чья это кровь? – спросил врач.
– Моя, – осторожно призналась Юля, на всякий случай краснея. И тут она вдруг сообразила, что с ней случилось.
– Знаете, я упала, расшибла носик и очень долго смотрела на свою кровь. Поэтому мне почудилось, что у медсестры – не красные ногти. Со мной такое часто бывает. На кровь насмотришься – и предметы красного цвета уже не кажутся красными.
– Да ты дура, – выпрямившись, спокойно сказала Светка. Её большие глаза со свирепой ненавистью глядели на Кременцову. Та покраснела ещё сильнее, даром что потеряла пол-литра крови.
– Прости меня! Я реально думала, что ты – ведьма.
– Сегодня что, полнолуние? – обратился врач к медсестре.
– Понятия не имею.
– Ладно, вкати-ка этой гражданке кубиков шесть димедрола в мягкое место. Пусть отдохнёт хотя бы до завтрака.
Не спеша идя к процедурному впереди хромающей медсестры, Кременцова думала, как бы к ней подлизаться так, чтоб было не вполне ясно, чего она добивается.
– Какой краской волосы красишь? – поинтересовалась она, с тревогой следя, как Светка ломает ампулы с димедролом и наполняет шприц, – наверное, дорогой? Офигенный цвет!
– Задницу готовь.
– А я буду спать после этой штуки?
– Оголяй жопу! Быстро!
В десятый раз за минувшие сутки исполнив эту команду, Юля скороговоркой протараторила:
– Знаешь, я потому спросила, что мой начальник обещал утром ко мне приехать и посоветоваться со мной, какую из медсестёр, здесь работающих, можно взять на работу в ведомственную поликлинику. А ведь если я буду спать, как убитая…
Шприц вонзился. Было ужасно больно. После укола Юля хотела выйти, но медсестра скомандовала:
– Стоять!
– Почему? Зачем?
– Провожу.
Взяв из шкафчика пузырёк со спиртом, голубоглазая вредина запихнула его в карман, погасила свет и открыла дверь. Вышли. Заперев процедурный, Светка повела Юлю к палате за руку. И не зря – шагов через пятьдесят Юля начала спотыкаться. Входя в палату, она уж смотрела сон. Толкнув её на кровать, медсестра сняла с неё шлёпанцы. Потом вышла. Она могла поспать полтора часа, но в сестринскую зашла только для того, чтоб глотнуть «Нескафе» со спиртом, выкурить сигарету и надеть туфли. С четырёх пятнадцати до пяти тридцати она была с Анькой.
Глава девятая
Для утреннего укола Юлю переворачивать не пришлось, поскольку она спала кверху попой. Светка её уколола так, чтоб не разбудить. Не смогла её растолкать и дама, которая развозила завтраки. С этой задачей справились лишь Галина Иосифовна и её помощница Вера, нагрянувшие за час до обеда. Они сначала содрали с правой ноги Кременцовой пропитанную засохшей кровью повязку и наложили новую, затем начали приводить пациентку в чувство. После минутного тормошения, щекотания и щипания за уши Кременцова открыла мутные глазки.
– Доброе утро, – произнесла Галина Иосифовна, разглядывая её с большим недовольством.
– Доброе утро…
Язык не слушался. То есть, слушался, но не Юлию Александровну, а какую-то идиотку внутри неё.
– Простите, я… Мне, по-моему… Я лежу… Мне надо… Я должна встать, наверное, да?
– Вы помните, кто я, Юля? – строго спросила доктор.
– Конечно, помню! – бодро, уверенно и уже чуть более внятно ответила Кременцова, пытаясь вспомнить. Ей это удалось. Почти сразу вспомнилось остальное. Похолодев, Кременцова бросила взгляд направо. Весёлая медсестра, толкая перед собой тележку с бинтами и всякой гадостью, покидала палату. Анькина койка была пуста. Справочник по служебному, охотничьему и декоративному собаководству лежал на тумбочке.
– Что у нас за приступ был ночью, Юленька? – продолжала допытываться врачиха.
– Ночью?
– Да, ночью, ночью! Скажите мне, что вы сами об этом думаете?
Кременцова не знала, что отвечать. Галина Иосифовна вздохнула.
– Я попрошу вас после обеда спуститься к невропатологу, на четвёртый этаж. История будет там. Вы меня услышали? Не забудете?
– Я спущусь.
Врачиха кивнула и устремилась вслед за сестрой.
– Галина Иосифовна! Скажите, а Анька где?
Галина Иосифовна застыла. На её властном лице возникло короткое замешательство, уступившее место странной улыбке. Эта улыбка и эта странность её угадывались под маской.