Холодная нефть с горячим запахом крови
Шрифт:
– Мы знаем, кто такой был Александр Николаевич Свиридов, – ответил адмирал. – Да, он достоин того, чтобы его имя было нанесено на корабельный борт. Но этот корабль, – воевода бросил взгляд в окно, – взяли мои моряки. С боем и с кровью. И поэтому мы назовём его "Лейтенант Ильин". Дмитрий Ильин – вам знакомо это имя?
– Знакомо, – уверенно ответил Катунин, опередив Изотова. – Лейтенант Ильин – это герой Чесменского сражения. Практически он один сжёг весь турецкий флот.
– Знаете историю, похвально. Да, был такой офицер флота российского, и впечатано имя его в скрижали. Однако был ещё один русский лейтенант, и тоже Дмитрий Ильин. И он тоже кое-что сжёг, и тоже один. Только это уже совсем другая история, хотя тоже история России…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. КОПЬЯ ЗАПАДА
203…
Лиловая туча, беременная грозой, погромыхивая, уползала, оставляя за собой унылое серое небо, сочившееся мелкой моросью. Земля впитывала влагу, упавшую с неба, и только мрачный средневековый замок, напоминавший ворона, вымокшего под дождём, брезгливо стряхивал капли со своих зубчатых башен – они скатывались по камню стен и падали в ров. Замок этот, простоявший столетия, долгое время служил всего лишь музейным экспонатом, воплощённой тенью минувшего среди автострад, аккуратных домиков, ухоженных газонов, уютных кафе и опрятных магазинчиков. Он стоял, равнодушно поглядывая на окружавшее его мирное спокойствие узкими щелями бойниц, но времена изменились, и старинный замок проснулся от векового сна, и вспомнил свою изначальную ипостась, заложенную в него от рождения. Грохот боевого железа пробудил кровожадных призраков прошлого…
Багровый свет факелов метался по каменным стенам большого гулкого зала. Пламя факелов было настоящим: хозяин старого замка, новоявленный гроссер курфюрст Генрих фон Шарнхорст, презирал подделки синтетического века и предпочитал подлинники – там, где это было возможно. Пристрастие Генриха к старине не доходило до абсурда – доспехи он носил кевларовые (поговаривали, что курфюрст не расстаётся с ними даже на ложе любви, за что и получил прозвище "Железнобокий"), справедливо полагая, что кольчуга пятнадцатого века вряд ли сможет надёжно защитить от автоматных пуль.
Люди, подобные Генриху-тевтонцу, вышли на авансцену в годы постобвала. Обрушив мировую экономику, Обвал вывернул наизнанку и человеческие души, и немало нашлось среди добропорядочных граждан европейских стран, испытавших некогда кружащий головы дурман имперского величия, тех, кто неосознанно бредил этим величием и мечтал, чтобы оно вернулось. Под тонкой корочкой цивилизационной глазури дремали тёмные инстинкты; воинственные гены будоражили сердца законопослушных бюргеров, и снились им по ночам сухопарые прусские генералы, победившие при Седане [9]; бронированные рыцари Фридриха Барбароссы, черепа римских центурионов на деревьях Тевтобургского леса [10] и свирепые воины-германцы в рогатых шлемах, размоловшие палицами границы одряхлевшего Рима и насиловавшие гордых патрицианок прямо в лужах крови, пролитой варварами на улицах поверженных италийских городов.
После Второй Мировой выросло четыре поколения немцев, и казалось, что всё уже в прошлом – и танковые клинья, и бомбардировщики в ночном небе, и хищные тени субмарин в Северном море. Но стоило рассыпаться упорядоченному,как из-за картонных декораций быта, замкнутого в рамки "работа/деньги – дом/семья – пивной фестиваль – муниципальные выборы", вырвались храпящие кони, несущие всадников, закованных в сталь.
Бывший офицер бундесвера, Генрих быстро сменил фамилию на аристократическую. Поначалу ещё ходили слухи, что к роду фон Шарнхорстов он имеет отношение не большее, чем к императорскому дому Гогенцоллернов, однако вскоре болтуны прикусили языки: если в ответ на сплетни о происхождении своего прозвища Железнобокий только ухмылялся, то правдоискателей, желавших докопаться до корней его генеалогического дерева (и сообщить широкой публике о результатах своих раскопок), он без долгих разговоров четвертовал по всем средневековым правилам и при большом стечении народа. И поэтому безопаснее было считать великого курфюрста прямым потомком прусского военного реформатора, тем более что Генрих неукоснительно претворял в жизнь принципы Герхарда фон Шарнхорста "Армия – это вооружённый народ; её нравственная связь с народом гораздо важнее, чем высокое развитие военного дела: народ-воин имеет большую свободу и развивает уважение к самому
В мутной воде первых лет постобвала Генрих, пользовавшийся немалым авторитетом среди военных, сумел сколотить небольшую, но вполне боеспособную армию, взявшую под контроль почти все важные промышленные объекты Германии, нисколько не считаясь со "священным" правом собственности. Крах глобальной денежной системы выбил надёжные козыри из рук "торговцев", и растерявшиеся бизнесмены безропотно смирялись с диктатом "латной перчатки", уразумев, что жизнь всё-таки несколько важнее банковского счёта, утратившего реальную ценность, – тотальных погромов Железнобокий не допускал. Зато он проворно прибрал к рукам всё бесхозное военное имущество развалившегося блока НАТО – возвращавшиеся за океан (надо было тушить пожар в своём собственном доме) глобы едва успели выдернуть из-под носа Генриха фон Шарнхорста драгоценные ядерные боеголовки. Однако и без атомного оружия энергичный тевтонец захватил и удержал власть почти над всей Германией, стёр в порошок разномастные вооружённые банды и сумел стать наиболее значимой силой в Европе.
И сила эта искала точку приложения. В цене, как во времена раннего средневековья, были теперь не деньги, а земли, ресурсы и люди, которых можно заставить работать, и сила великого курфюрста тянулась к этим ценностям, наращивая агрессивную мощь. И военный совет, собравшийся в большом зале старинного рыцарского замка, должен быть решить, куда направить удар.
Генрих восседал в деревянном кресле с высокой спинкой, а перед ним, за круглым столом, сидели его генералы, ждавшие слова курфюрста, объединявшего Германию "кровью и железом", – не зря на стене за спиной Шарнхорста и прямо над его головой висел портрет Бисмарка. "Железный канцлер" благосклонно взирал на своих потомков, решивших взяться за меч. А почти всю противоположную стену занимала цветная компьютерная карта Европы – средневековье причудливо сочеталось с техническими достижениями нового времени.
– Рейх задыхается в тисках своих границ, – внушительно произнёс гроссер курфюрст, положив на стол увесистые кулаки. – Жизненное пространство – за него веками боролись наши славные предки, и они были правы.
Военачальники молчали – во-первых, они были согласны с вождём, а во-вторых – в его словах не было для них ничего нового.
– Воевать или нет, – продолжал Шарнхорст, – это не вопрос. Вопрос в другом: куда направить наш броненосный кулак?
– У вас уже есть свои соображения по этому поводу? – подал голос Конрад Мольтке, командующий сухопутными войсками.
– Есть. Но мне хотелось бы услышать ваши соображения. Война – это дело общее, и мне бы не хотелось принимать решение единолично: возрастает вероятность ошибки, а цена этой ошибки слишком велика. Германия дорого заплатила за две свои предыдущие ошибки – третья станет для неё роковой.
– Для выбора направления удара нужно соотнести риск и выгоду – чем мы рискуем, и что можем получить. – Гейнц Клаузевиц, начальник штаба вооружённых сил Объединённых Тевтонских Земель, лёгким движением руки смахнул с мундира несуществующую пылинку. – Западная Европа – все эти бывшие Бельгии, Нидерланды и прочее – лёгкая добыча. Но что мы получим взамен? Дания, смертельно напуганная последним набегом головорезов Эйрика, уже приняла наш протекторат, который плавно перешёл в вассалитет, а что в итоге?
Выход к балтийским проливам, и не более того. И прочие западноевропейские страны не слишком заманчивы: до Обвала они имели промышленность и развитую инфраструктуру, а теперь это всего лишь географические понятия – области, населённые неорганизованными людьми и не представляющие особой ценности. Да, серьёзного сопротивления там не будет, но и добыча не стоит даже того топлива, которое наши танки и бронемашины сожгут в этом походе.
– Есть ещё Франция, – вставил Карл фон дер Танн, командир ударного танкового легиона.