Холодная зона
Шрифт:
На этот раз — плечо. Левое. Девочка закричала.
— Сейчас сдохнешь, сука, готовься!
Внезапно он резко отвернулся от Ли. Девочка видела происходящее будто сквозь туман, сознание уплывало. Снова грохнули выстрелы, но с Ли ничего больше не случилось, а вот силуэт ее мучителя стал медленно валиться куда-то вбок. Ли стало трудно дышать — грудная клетка не хотела слушаться, не хотела подниматься. В глазах заплясали блестящие мушки.
И сквозь туман, сквозь стаи прыгающих мушек Ли увидела над собой лицо Рескова.
— Морозова!
Он ловко и быстро рвал пакет, вытаскивал какие-то штуковины, резал штанину, перетягивал бедро.
— Терпи, девочка. Сейчас будет легче.
Гуля смотрела на нее очень странно. «Теперь всегда будет так?» — говорил ее взгляд. Всегда — недоговоренность? Тайны? Вранье, легенды, непонятные исчезновения?
— Извини, — тихо сказала Ли. Громко говорить не получалось, казалось, на груди все еще лежит тяжелый груз. Иногда, особенно по ночам, очень хотелось, чтобы этот груз хоть кто-нибудь снял.
Одна из пуль пробила ребра и легкое.
Гуля удивленно подняла тонкие брови. Провела рукой по волосам Ли. Вздохнула.
— Мы все так ждем, когда ты вернешься! Дискуссия была очень интересная, кстати, но тебя не хватало.
— Какая дискуссия — в день национальной культуры?
Этот день все-таки провели в школе. Только теперь инициаторами были члены группы КБР — негласно, конечно.
Костюмы Карагёз никуда не пропали — многие разгуливали в тот день в казахской национальной одежде. Миша играл на домбре (и еще несколько человек — кто умел). Читали старинные стихи. Историческое общество представило несколько лекций и фильмов по истории Казахстана. Например, о революции в Астане, о знаменитом выступлении нефтяников в Жанаозене в 2011-м году и расстреле бастующих.
Были и дискуссии.
— Но в общем-то немного таких дураков было, которые спорили. Но мы их победили! И даже решили завести в персонале Коммуны раздел «национальный вопрос» на форуме. В самом деле, об этом надо открыто говорить… Это интересно! Жаль, что тебя не было.
— Я уже не хочу об этом говорить, — Ли закрыла глаза. Теперь при словах «национальный», «нация» у нее долго будет стоять перед глазами искаженное ненавистью лицо Петра, его широкий, с пористой кожей нос, водянисто-серые глаза, его руки, ботинок с рубчатой подошвой…
Пусть они провалятся со своими «нациями».
— Как же тебе досталось, — с жалостью произнесла Гуля, — а из этой группы — ну которой этот Величенко руководил — в общем, двух человек исключили из коммуны. Вроде как закон они не нарушали. Но кому нужны такие коммунары, тем более, они в старших классах.
— Мухтара, наверное, исключили и Дастана?
— Точно, — кивнула Гуля, — вроде их. На общем собрании решили. Ну на фига они нам нужны, такие?
— Теперь они дальше будут жить в СТК, — монотонно произнесла Ли, не открывая глаз, — и вынашивать опять какие-то мысли. И гадить.
— Ну а что делать? Может, и не будут. Но хоть коммунарами не будут считаться! Ты не устала, Ли?
— Нет, что ты.
— Я завтра опять приеду.
— Спасибо. Мне тут… грустно одной. Хорошо еще, что все приезжают.
— Мы с Ринатиком приедем, у него вроде завтра тоже время есть.
Гуля попрощалась и вышла. Ли открыла глаза. Отдельная палата в новом корпусе Кузинской больницы. Маленькая, но отдельная — теперь все палаты отдельными делают. Занавеску Гуля отдернула, и в широком окне покачивались верхушки деревьев — черные ветви березы с жалкими обрывками мокрой листвы, мохнатая шапка сосны.
Едва слышно скрипит насос, установленный на здоровое, правое плечо. Качает лекарство и физраствор в кровь, по тоненьким пластиковым жилкам, автоматически проросшим внутрь, припавшим к подключичной вене. Ли уже привыкла к этому тихому скрипу.
Дверь снова открылась. Ли широко открыла глаза — это был Ресков. Он еще ни разу не приезжал к ней — с того момента, как сдал ее в больницу, это Ли помнила смутно: они летели на санвертолете, она на носилках, Ресков рядом, держит ее за правую руку, и ей кажется, что через эту руку он вливает в нее жизнь. Жизнь в ней едва теплилась.
Вообще члены группы КБР навещали ее мало. Вот свой отряд — много, каждый день и не по одному человеку. А из КБР каждый побывал по разу, только Юлька — два. Ресков же еще у нее не был. Все это, конечно, ради конспирации. По-прежнему. Теперь так будет всегда.
Учитель подошел, сел рядом с ней. На плечи наброшен белый халат.
— Как ты? — спросил он, — болит что-нибудь?
— Нет, — ответила она. Ей постоянно капали анальгетики.
— Как чувствуешь себя?
— Да так себе, — Ли попробовала улыбнуться, — спасибо вам. Если бы не вы тогда…
Ресков мучительно сморщился, покрутил головой.
— Нам повезло еще. По-хорошему тебя нельзя было отпускать вообще. Но данных о том, что они связаны с вооруженными бандитами, у нас тогда не было. И все равно это мой прокол — то, что ты едва не погибла. Я отслеживал тебя, конечно, через комм, ты же понимаешь. Счел, что мой Зонгшен покрывает расстояние до Кузина за четверть часа. Я действительно был на месте происшествия через пять минут. Зонгшен мой идет и по лесу, а след был хорошо виден, да и навигация. И все же я чуть не опоздал.
— Он мог бы убить меня сразу.
— Видимо, он не убийца. Еще. Он боялся на самом деле, накручивал себя. Стрелял — но не в сердце, издевался. Это не так легко — в первый раз убить безоружного.
— Я бы все равно умерла, если бы не вы. Кровотечение. Так что он все равно убийца.
— Конечно. Он был убийцей, готовился им стать. Сейчас, раз ты выжила, его бы, вероятно, не расстреляли, если у него еще нет жертв на счету. Нынешние времена гуманные. Но теперь он мертв. У меня не было другого выхода, я должен был стрелять, чтобы спасти тебя.