Холодное железо: Лучше подавать холодным. Герои. Красная страна

Аберкромби Джо

– Если ты и впрямь такой ублюдок бессердечный, зачем вернулся за мной? Тогда, к Кардотти?

– Так вы же мне деньги должны.

Всерьез это было сказано или в шутку, она не поняла.

– Согрел сердце, называется.

– А еще – вы единственный друг, которого я нашел в этой чертовой безумной стране.

– При том, что ты мне даже не нравишься.

– Я еще надеюсь, что вдруг понравлюсь.

– Ты знаешь… всякое может случиться.

При свете, проникавшем в окно, она увидела на его лице улыбку.

– Пустили меня к себе в постель. Позволили Фарли со всей семьей остаться в доме. Уж не удалось ли мне все-таки всучить вам толику милосердия?

Монца потянулась.

– Может, внутри этой грубой, но красивой оболочки я по-прежнему маленькая девочка, дочка фермера, которая тоже хочет быть хорошей. Не думал об этом?

– Боюсь, что нет.

– Да и каков выбор на самом деле? Выставить их на улицу – могут начать болтать. Так безопасней, когда они нам чем-то обязаны.

– Безопасней всего – вернуть их в грязь.

– Чего бы тебе тогда не спуститься, убийца, и не обезопасить нас всех? Ничего сложного – для героя, который подавал оружие Черному Лоу.

– Доу.

– Не важно. Штаны только надеть не забудь.

– Я не говорю, что их убить надо или еще что, просто напоминаю. Милосердие и трусость – одно и то же, как я слыхал.

– Я сделаю, что надо, не волнуйся. Всегда делаю. Но я не Морвир. Не стану убивать ради своего спокойствия одиннадцать крестьян.

– Приятно слышать. Из людей, которые в банке умерли, никто вам, кажется, беспокойства не причинял, только тем разве, что один из них был Мофис.

Она нахмурилась.

– В план они не входили.

– Как и гости Кардотти.

– У Кардотти тоже все пошло не по-моему, если ты заметил.

– Еще как заметил. Палач Каприле… так вас называют? А там что произошло?

– То, что надо было сделать. – Ей вспомнились скачка в темноте, тревога, сжавшая сердце при виде дыма над городом. – Делать что-то и получать удовольствие от того, что делаешь, – разные вещи.

– Но приводят к одному и тому же результату, верно?

– Что ты можешь об этом знать? Не припомню, чтобы я тебя там видела. – Она прогнала воспоминание, поднялась с кровати. Безмятежность, дарованная последней трубкой хаски, улетучилась, и Монца вдруг почувствовала себя неловко под его взглядом – совершенно голая, не считая неизменной перчатки на правой руке, с исполосованным шрамами телом. Взглянула на казавшиеся размытыми за пузырчатым стеклом закрытой половинки окна очертания города, башен, полыхавшего тут и там огня. – Я позвала тебя не затем, чтобы ты напоминал мне о моих ошибках. Сама знаю, что до черта их наделала.

– Кто не наделал?.. А зачем вы меня позвали?

– Затем, что питаю страшную слабость к здоровенным парням с куриными мозгами. А ты что думал?

– О, я стараюсь думать поменьше. Вредно это для моих куриных мозгов. Но что-то мне начинает казаться, будто вы вовсе не такая твердокаменная, какой притворяетесь.

– Откуда это? – Она дотронулась до шрама у него на груди. Провела кончиком пальца по неровно зарубцевавшейся коже.

– У каждого из нас были свои раны, думаю. – Он огладил рукою шрам у нее на бедре.

Монца напряглась – от смеси страха и возбуждения, все еще владевших ею, к которым прибавилась толика отвращения.

– У некоторых похуже, чем у других.

– Всего лишь отметины. – Он провел большим пальцем поочередно по всем шрамам на ее ребрах. – Меня они не смущают.

Она сорвала перчатку с изуродованной правой руки и ткнула ею ему в лицо.

– Не смущают?

– Нет. – И руку ее вдруг обхватили его большие ладони, сильные и горячие.

Монца на миг оцепенела. Дыхание перехватило от омерзения, словно она нечаянно застала Трясучку ласкающим мертвое тело. Она хотела было вырвать руку, но тут он начал поглаживать ее ладонь и скрюченные пальцы. До самых кончиков. С удивительной нежностью. Доставляя удивительное удовольствие. Глаза ее сами собой закрылись, рот приоткрылся. Монца распрямила ладонь, насколько это было возможно, вздохнула.

Он придвинулся ближе, и она почувствовала тепло его тела, его дыхание на своем лице. В последнее время вымыться удавалось редко, и от Трясучки пованивало. Изрядно, но не так уж противно. Впрочем, от нее и от самой пованивало. Он потерся шершавой, щетинистой щекой о ее щеку, ткнулся носом ей в нос, потом зарылся лицом в шею. Монца слабо улыбнулась, ощутив легкий озноб – возможно, из-за ветра, задувавшего в открытое окно, несущего запахи пожара.

Одной рукой удерживая по-прежнему ее изуродованную руку, другою он снова огладил ее бедро. Добрался до груди, потеребил сосок. Монца дотронулась до его члена, уже готового, твердого, подняла ногу, сбив при этом пяткой со стены часть расслоившейся штукатурки, положила на подоконник. Рука его тут же оказалась меж ее широко расставленными теперь ногами.

Она легонько потянула его за ухо, разворачивая лицом к себе, пальцем раздвинула губы, скользнула языком в рот. Чувствовался привкус дешевого вина, которое они пили вместе, так что и у нее во рту он наверняка остался. Но кого это дерьмо волнует, в самом-то деле?..

Монца притянула его к себе, прижалась крепче. Не думая сейчас ни о своем мертвом брате, ни об искалеченной руке, ни об осаде города, ни о курении, ни о людях, которых должна убить. В мире остались лишь его руки и ее, его член и ее вагина. Не слишком много, быть может, но то, что нужно.

– Давай… трахни меня, – выдохнула она ему в ухо.

– Да, – хрипло отозвался он, подхватил ее под колени, опрокинул на кровать.

Та заскрипела, когда Монца задвигалась, освобождая для него место. Он встал на колени меж ее раздвинутых бедер, поглядел на нее, свирепо скалясь. Она ответила таким же оскалом, страстно желая продолжения. Почувствовала, как заскользил по ляжкам, то по одной, то по другой, кончик его члена в поисках входа.

– Где, черт…

– Ох уж эти северяне – на стуле сидя, собственной задницы не найдут.

– Я не задницу свою ищу.

– Дай-ка… – Приподнявшись на локте, она взялась за его член и помогла попасть в нужное место.

– Ох.

– Ох, – передразнила Монца. – Вот она где.

– Ага. – Он задвигал бедрами, входя с каждым толчком глубже. – Вот… она… где. – Зарылся пальцами в поросль внизу ее живота, принялся ласкать.

– Легче! – Монца отбросила его руку, положила на ее место собственную. – Не орехи колешь, дурак.

– Твой орех – твое дело, понял. – Он наклонился над ней, чтобы упереться руками в кровать, член выскользнул, но она тут же поместила его обратно. И оба задвигались в поисках единого ритма, постепенно прилаживаясь друг к другу.