Холодное железо: Лучше подавать холодным. Герои. Красная страна
Шрифт:
Услышала, как зашаркали по камню сапоги Лангриер, двинувшейся к Трясучке.
– Итак… она – полная дура, это ясно. Дадим шанс тебе, верзила. И начнем с простого. Как звать?
– Кол Трясучка, – осипшим от страха, напряженным голосом ответил он.
– Трясучка! – Пелло захихикал.
– Северянин. И кто только придумывает им такие смешные имена?.. А как ее имя?
– Меркатто. Она называет себя Монцкарро Меркатто.
Монца медленно покачала головой. Не потому, что Трясучка выдал ее имя. А потому, что понимала – правда не поможет.
– Да что ты? У меня, в моей скромной камере – Палач Каприле собственной персоной? Дурак, Меркатто уже полгода как нет в живых! А я начинаю уставать. Ты, видно, думаешь, что мы бессмертны, поэтому можно попусту тратить время?
– Они последние глупцы? – спросил Пелло. – Или отчаянные смельчаки? Как по-вашему?
– Не вижу разницы.
– Придержать его?
– Давай, коль ты не против. – Лангриер покрутила локтем, поморщилась. – Чертово плечо разболелось. К дождю, как всегда.
– Ох уж это ваше чертово плечо…
Пелло повернул ворот, загромыхала цепь, отпущенная на длину шага. Руки у Трясучки опустились. Но если он и испытал облегчение, то ненадолго. Пелло, зайдя сзади, пнул его под колени, вынудив на них упасть, отчего руки снова вздернулись кверху, потом наступил сапогом ему на икры, не давая таким образом подняться.
– Послушайте! – Несмотря на холод, по лицу Трясучки покатился пот. – Мы не работаем на Орсо! Я ничего не знаю о его войске. Ничего… вообще ничего не знаю!
– Это правда, – прохрипела Монца, но так тихо, что никто не услышал. И даже это ничтожное усилие снова вызвало у нее рвотные спазмы, от которых заломило ребра.
Пелло, обхватив одной рукою Трясучку за шею, другою с силой запрокинул ему голову, вынудив поднять лицо вверх.
– Нет! – пронзительно закричал Трясучка, косясь вытаращенным глазом на Монцу. – Это все она! Меркатто! Она меня наняла! Убить семь человек! Отомстить за ее брата! А я… а я…
– Держишь? – спросила Лангриер.
– Держу.
Трясучка завопил громче:
– Это она! Хочет убить герцога Орсо! – Его трясло так, что зубы клацали. – Мы уже убили Гоббу и банкира! Банкира… как его… Мофиса! Отравили, а еще… еще… убили принца Арио в Сипани! У Кардотти! А теперь…
Тут Лангриер положила конец этим ненужным признаниям, сунув ему в зубы обгрызенную деревяшку.
– Не хотелось бы, чтобы ты откусил себе язык. Я пока еще не услышала ничего ценного.
– У меня есть деньги, – прохрипела Монца, к которой наконец вернулся голос.
– Что?
– У меня есть деньги! Золото! Целые ящики! Не здесь, правда, но… Это золото Хермона! Только…
Лангриер засмеялась:
– Не поверите, но здесь вспоминают о припрятанных где-то сокровищах все. Не помогает, увы.
Пелло ухмыльнулся:
– Имей я хотя бы десятую часть того, что обещали мне в этом самом подвале, так был бы богачом. Но я – не богач, коли вам интересно.
– И даже будь у вас горы золота, на что они мне сейчас, черт возьми? Опоздали вы с подкупом. Город окружен врагами. От денег никакого проку.
Лангриер помяла плечо, поморщилась, описала рукою в воздухе круг, потом потянула из жаровни железный прут. Раздался металлический скрежет, взметнулись оранжевые искры. Внутренности Монцы скрутило судорогой страха.
– Я говорю правду, – прошептала она. – Правду.
Но всякое мужество ее покинуло.
– Конечно, конечно. – И Лангриер, шагнув вперед, ткнула раскаленным до желтого свечения прутом Трясучке в лицо.
Послышался треск, какой издает выложенный на горячую сковороду кусок сала, только громче, но его тут же перекрыл отчаянный, хриплый, животный рев Трясучки. Выгнувшись всем телом, он забился, как рыба на крючке, но Пелло с неумолимостью палача держал прут крепко.
Повалил пар, вспыхнул крохотный язычок огня, который Лангриер тут же задула заученным движением, не переставая вдавливать прут Трясучке в глаз, поворачивая его так и этак. И вид у нее при этом был такой, с каким она могла бы протирать, к примеру, кухонный стол, занимаясь изрядно надоевшей работой по хозяйству, которую некому, увы, кроме нее, сделать.
Треск сделался тише. Вопль Трясучки, когда закончился воздух в легких, перешел в стонущее сипение. На губах его пузырилась слюна, стекая с деревяшки, вставленной между оскаленными зубами. Лангриер отступила. Взглянула на прут, остывший до темно-оранжевого цвета, покрытый с одной стороны дымящейся черной копотью, и брезгливо бросила его обратно в жаровню.
Пелло разжал руки, голова Трясучки упала на грудь. Теперь слышалось только его хриплое, клокочущее дыхание. Монца не знала, в сознании ли он, чувствует ли сейчас что-то. И молилась про себя о том, чтобы не чувствовал. В подвале стоял запах горелого мяса. Она не могла на него посмотреть. Не могла. Но должна была. Увидела страшную черную полосу на щеке, упиравшуюся в глаз, красное месиво вокруг нее из плоти, лишенной кожи, и волдырей, блестящее от вытопленного жира. Тут же опустила взгляд, уставилась в пол. Дыхание застряло в сжавшемся горле, тело стало влажным и холодным, как у утопленницы.
– Ну вот. И стало ли кому-нибудь лучше от этого? От того, что вы промолчали несколько лишних минут о своих тайнах? Что не скажете вы – мы вытянем из той маленькой желтоволосой сучки наверху. – Лангриер помахала рукой перед лицом. – Черт, опять эта вонь… Опускай ее, Пелло.
Цепи загремели, и Монца, повалившись на пол, ободрала колени о каменный пол. Она не в силах была даже стоять, избитая, перепуганная. Трясучка все хрипел. Лангриер растирала плечо. Пелло, закрепляя цепи, прицокивал языком. После чего Монца ощутила подошву сапога на своих икрах.