Холодные сердца
Шрифт:
– Опять на рынке глупостей наслушалась?
– Да какие глупости, – кухарка перекрестилась. – Такое творится, что из дома выйти страшно.
– Неужели страшно?
– Не то слово, мать моя… Вся вот прямо как есть дрожу.
Катерина Ивановна окинула кухарку критическим взглядом.
– Коли страшно, могу дать револьвер, – сказала она. – Будешь на рынок к своим теткам с револьвером ходить, они в ужасе и разбегутся.
– Ничего-то ты не знаешь, потому и храбрая.
– Обожаю страшные истории. Они способствуют пищеварению. Чего новенького наболтали?
– Да не
– Что же случилось такого страшного в нашем тихом городке? – Катерина Ивановна покончила с бутербродом, облизала кончики пальцев и принялась за другой.
– А то и случилось, что на пляже нынче тело мертвое нашли…
– Как интересно. Ну, и что тут такого?
– Так ведь тело-то не простое… Говорят, объеденное…
– Доша, да твои бабы от безделья и не такое придумают.
Кухарка махнула на хозяйку без стеснений.
– Скажешь тоже. Куда там, безделья! Говорят, выедено, будто волки напали. А может, что и похуже.
– Акулы, что ли?
– Говорят, на оборотня схоже… Они так людей едят… Прости, господи!
Авдотья истово перекрестилась. За что в нее кинули хлебной корочкой.
– Не болтай глупостей. Самое обычное дело: напился, уснул и околел к утру. Остальное кумушки твои насочиняли.
– Ну, как знаешь… Ты у нас мудрая, а я баба темная, тебе и видней, да только… Эх, да кому я… – Авдотья плюнула и пошла в дом.
Катерина Ивановна не растеряла и капли чудесного настроения и взялась за чашку. Чья-то тень легла на белую скатерть. От неожиданности она не вздрогнула и не вскрикнула, а только повернулась к гостю, появившемуся бесшумно и незаметно.
– Вот уж не ожидала…
Господин в строгом костюме небрежно поклонился.
– Обстоятельства, – сказал он.
– Раз обстоятельства… Хотите чаю, Ингамов? Присаживайтесь, позавтракайте.
– Благодарю, некогда. Да и не время. Поздно встаете.
– Как хочу, так и встаю. Мое дело. Что у вас?
– Небольшое поручение. Велено передать, что нужно повидаться. Место вам известно. Время – в шестом часу.
Катерина Ивановна, так и не оправив легкомысленный халатик, откинулась в кресле.
– Зачем это? – спросила она. – Еще срок не пришел. К чему волноваться? Передайте…
– Не уполномочен. Извольте сами объясниться.
– Объясниться? В чем?
– Надеюсь, что могу передать ваше согласие.
Ингамов не спрашивал, а мягко приказывал, словно имел на это право.
Барышня набросила шелковый край халата на колено и позволила себе недовольный тон.
– Безусловно. Буду. Что-нибудь еще?
Посланник кивнул и растворился в зеленой тьме деревьев, обступавших дворик.
Катерина Ивановна сочла неприятный момент не заслуживающим внимания и обратилась к бутербродам. Казалось, ничто не могло испортить ее настроения. Однако бутерброды остались на блюде. Поиграв хлебными крошками, она оставила завтрак, вошла в дом и закрылась в спальне на ключ, чего не бывало. Она вынула из глубин платяного шкафа сверток в газетной бумаге.
Спальня была подвергнута придирчивому осмотру. Подходящего уголка не нашлось. Катерина Ивановна вышла в гостиную,
Ладони посерели от пепла. Она брезгливо отряхнулась. На руке, чуть выше локтевого сгиба, красовался черный след нагара, который никак не хотел поддаться, сколько ни терла пальчиком. Пришлось применить платочек, смоченный в крепких духах. Вскоре на холеной коже осталась только розовая полоска. И никаких следов. Что ей очень понравилось. Так хитро вышло.
Фабричные строения в иных столицах пугают мрачным видом и торчащими трубами. Наш Оружейный завод трубу тоже имел. Но походил больше на игрушечный городок красного кирпича, а не на кузницу смертельного оружия. Таким был ладным, маленьким, можно сказать ухоженным. Стены чистые, дорожки подметены и выложены булыжником, а огромные окна пропускают вдоволь света. Что не только красиво, но и необходимо. Электрическую станцию у нас построили лишь в прошлом году. Несмотря на мирный вид, завод наш – заведение грозное и солидное. Оружие делает знатное. На парижской выставке получил награду как лучший завод Европы. Даже англичане во время Крымской войны обстреливали его с кораблей, а на десант не решились. Еще недавно трудились тут крепостные мужики из ближайших деревень, приписанные к фабрике. Нынче нравы смягчились, мужики вроде как свободны, но, кроме завода, податься им некуда. Так что не хуже крепости.
Ротмистр направился к заводоуправлению, домику в два этажа, романтично расположенному на пригорке. Вокруг Управления были разбиты газоны, как в парке, аккуратный мостик перекинут через канал, выложенный камнем. И даже окна красиво обведены белым кирпичом. Что на общем краснокирпичном фоне смотрится выигрышно. Словно сюда перенесли кусочек уютной Голландии. Сразу видно, кто руку приложил: царь-плотник с голландской ориентацией.
Но меры предосторожности и охрана завода были скорее воображаемыми. Обнаружить посты, караулы или, на худой конец, стоящего на страже заводского полицейского не удалось. Заходи, кто хочешь. Ротмистр без всяких церемоний, подписания разрешений и прочей чепухи вошел в приемную директора и спросил, на месте ли генерал. Адъютант, занятый разглядыванием журнала мод с точеными барышнями, не спросил удостоверения, а только поинтересовался: кто и по какому вопросу. Простота нравов – мирная до изумления. Откровенно говоря, дружеские услуги Леонтия были излишни. Ванзаров мог посетить завод столь же непринужденно, как общедоступный театр.
Адъютант с некоторым сожалением отложил журнал, неторопливо (о, эти уездные нравы!) привел в порядок мундир, пригладил височек, деликатно постучался и скрылся за белыми дверями.
– Думаю, шпионам тут делать нечего, – сказал Ванзаров.
Ротмистр проникся откровенной глупостью положения, в которое сам же и попал.
– Это почему же? – раздраженно спросил он.
– Для любого шпиона этот завод чистое оскорбление: красть секреты не надо, заходи и бери что хочешь. Никакого удовольствия.