Холодные сердца
Шрифт:
– Готов принять от вас иную благодарность, – сказал Ванзаров. – В земскую больницу сейчас доставят труп Жаркова. Осмотрите его тщательно, как только сможете, и расскажите все, что найдете. Договорились? Ну, а ужин никуда не денется. Как-нибудь.
Доктор обещал сделать все, что будет в его скромных силах. Простились они тепло.
А вот пристав не проявил дружелюбия. Сидя в пролетке, демонстративно изучал чистое небо. Важнейшая улика валялась у него в ногах. Ванзаров запрыгнул на диванчик, поднял палку и слегка прижал пристава к дверце.
– Что же это вы, Сергей Николаевич, секретики от меня прячете.
– Не понимаю, о чем вы.
– Записка, что нашли в кармане убитого. Сделали вид, что к делу не относится.
– Так и есть, не относится, – ответил пристав, отвернувшись. – Глупость, и только.
– Не заставляйте меня сидеть с протянутой рукой.
Пробурчав что-то туманное, Недельский достал измятый комочек. Ванзаров развернул его.
– Вы правы, к делу не относится, – сказал он. – Эта записка останется пока у меня. Не возражаете?
– Как вам будет угодно. Теперь куда изволите?
– К дому Жаркова. Куда же еще.
Стася Зайковский не желал выходить из дома. Утро, испорченное непрошеным визитом, растянулось до полудня. Он напился чаю, послонялся по комнатам, побродил по саду, сшибая сорняки и землянику, приказал еще раз поставить самовар и даже лениво поругался с сестрой, перезревшей девицей неопределенной внешности, за которой ему было жалко давать приданое, а задаром она никому была не нужна. Сестра расплакалась и ушла на пляж, заявив, что ноги ее в этом доме не будет, так что раньше ужина ее можно было не ждать. Он сел перед самоваром и вгляделся в свое отражение, надувшее его лицо медным шариком. Тоска овладела его душой. Стася не мог понять причины этой тоски. Ну ладно, Усольцев мерзавец, так ведь он точно знает, что надо делать. Отчего же так муторно на душе, словно завелись в ней дохлые клопы? Отчего не радует день, который можно провести, как и все прочие, в свое удовольствие? Нет этому ответа. Только смутное предчувствие чего-то дурного, скользкого, как раздавленная улитка, нет-нет да и кольнет сердце.
Стася вконец расстроился. Крикнул кухарке, что чая не желает, взял одеяло и пошел в сад, где под смородиновым кустом было заветное место. В саду было хорошо и прохладно. Он устроился поудобнее на мелких кочках, прикрыл глаза рукой и погрузился в дремоту. И уже начал проваливаться в небытие, как вдруг чья-то тень заслонила солнышко. Стася приоткрыл один глаз, и точно – над ним возвышался силуэт, черный в прямых лучах солнца. Незнакомец молча рассматривал Стасю, словно насекомое, которое раздавить ничего не стоило. Только ногу подними. Это был не Усольцев.
Стася приподнялся на локтях и тут же получил легонький тычок в бок. Гость без церемоний стукнул его по ребрам носком ботинка, довольно острого. «Что вы себе позволяете!» – хотел заявить Стася, но вместо этого повалился на спину и ручки подтянул к подбородку. Точно – насекомое.
– Лежи тихо, тогда ничего не будет, – сказал незнакомец. – Знаешь меня?
Когда гость бьет хозяина по ребрам ногой, а потом спрашивает, знакомы ли они, дескать, не ошибся ли случаем, даже не знаешь, что ответить. Стася решил, что в данной ситуации правда будет вернее всего. Но язык прилип к сухому небу. Он только головой замотал.
Черный силуэт присел, подставив лицо свету.
– А так?
Так было значительно лучше. Хотя как посмотреть. Стася не был лично знаком, но наслышан был достаточно. И как он пальцы ломал нерадивым подрядчикам, и как приказчика еще бы чуть-чуть, и задушил. В общем, то, что Стася знал, не радовало. Лучше лежать тихо и не рыпаться.
– Вижу, узнал, – сказал гость. – Это хорошо, значит, не надо представляться.
Действительно, Стася знал, как зовут секретаря Порхова. Хотя предпочел бы совсем не знать.
– У меня к тебе дело, Стася, – сказал Ингамов сразу по имени и на «ты», хотя виделись они впервые. – Дело такого свойства, что лучше оно останется между нами. О моем визите ты забудешь, как о страшном сне. Ты не против?
Стася совершенно не возражал. Просто не мог шевельнуться. Как жук на булавке.
– Забыть я тебе советую, но помнить советую не менее твердо. Ты понял?
Стася все отлично понял, хотя от него требовали двух противоположностей одновременно: забыть, но помнить. А деваться некуда.
– Ты Жаркова хорошо знаешь? Приятели?
– Да, – наконец сказал Стася.
– Он ведь с тобой всяким делился, верно? Про делишки свои рассказывал, про похождения разные.
– Ага… – согласился Стася.
– Так вот, мой тебе совет. С этого момента ты забываешь все, что он тебе рассказывал. Причем забываешь так крепко, будто и не было вовсе. Ты меня понял?
– Да-с…
– А если тебя кто спросит: «Станислав, а рассказывал тебе друг про всякие свои похождения?» – что ты должен ответить?
– Что? – повторил Стася.
– Ты должен ответить одно: ничего не знаю, ничего не помню, а если и были какие разговоры, так и все из головы вылетело. Ветром сдуло. Нет ничего, пусто. Вот такой у нас уговор будет. По рукам?
– Да-с…
– Умница, Стася, сообразительный мальчик. Долго проживешь. Если сможешь. Раз такой смышленый, отвечай честно, а то рассержусь. Что тебе дружок твой передал на хранение?
Стася пытался задуматься над странным вопросом, но мысли путались.
– Бумаги давал? – спросил Ингамов.
– Не было такого…
– Записи какие-нибудь, письма, дневник? Дневник Жарков вел?
– Нет-с… Да вы у него же и спросите… При чем тут я!
– Кому, как не другу, ценную вещь на хранение отдать. Ну, так что?
– Не было ничего… Поверьте, Матвей…
– Так и быть. В этот раз поверю. Но смотри, Стася. По дружбе нашей повторю: держи язык за зубами, крепко держи. Иначе подчистую лишишься и зубов, и языка. Это я тебе обещаю, слово моряка…
Стася получил несильный, но очень обидный тычок в тот же бок. Он пискнул, как мышь, которой наступили на хвост.