Шрифт:
ХОЛОДНЫЙ ПУТЬ К СТАРОСТИ
ПРЕДИСЛОВИЕ
У каждого найдется хотя бы одна история, которая, как птенчик внутри яйца, мечется в голове, стремясь разбить твердую скорлупу самоограничений и вырваться наружу. Видимо, поэтому старики, не дождавшись добровольного слушателя, рассказывают байки тому, кто попадется. Мучается их слушатель, а деваться некуда. Уважай старость. Хоть не стар я, есть и у меня история, связанная с жизнью маленького нефтяного города, возникшего на Крайнем Севере Сибири так быстро, как спешно слетается стая
Не хотелось бы, чтобы эта история умерла вместе с сиюминутными газетами, где была опубликована. Не хотелось бы, чтобы эта история осталась невысказанной, как истории многих людей, которые так долго тянули с рассказами, что замолчали навечно под неглубоким слоем земли. Сомнения, самоограничение, самопринижение гробят многие начинания. Сколько людей стало тенями вместе со своими сокровенными мечтами?! Люди невероятно уязвимы, непредсказуемо не вечны, но безнадежны в слепой вере в долгую жизнь, чуть ли не в бессмертие.
Что ж так зачастую и бывает: будущее не обрывается резко, и некоторые люди, знающие слишком много, растут в должности, получают хорошие зарплаты наперекор убеждению, что их вот-вот должны посадить в тюремные камеры или отправить в уголовные колонии. Но как бы не складывалась жизнь, крест получит каждый, поэтому скорее в путь по строчкам и делам, ибо, как сказал поэт маленького нефтяного города Женя Рифмоплетов:
Окончен год. Что в нем случилось,
Что волновало, как жилось?
Не много ярких получилось
Заметок. Время пронеслось,
По большей части ускользнуло
И кануло невесть куда,
Лишь только дни звездой сверкнули,
Недели стерлись без следа.
Из года получился месяц,
Ну, может, два, не в этом суть.
Все любят о грядущем грезить,
Но не спешат пуститься в путь.
Поэтому цени мгновенье
И каждый шанс «тряхнуть костьми».
Скучно костра скупое тленье,
Но манят жаркие огни.
Я с первого прочтения этого стихотворения Рифмоплетова сразу понял, что он имел в виду не год, а всю жизнь. Но обратимся к нашему герою, который уже родился и пожил в небольшом поселке на юге Сибири…
СТУК
«Часто причина конфликтов достойна только улыбки…»
Приятно холодными вечерами попивать горячий душистый чай вприкуску с рассыпчатым печеньем. Федор, худощавый мужчина лет сорока с едкими, как кислота, глазами, сидел за этим занятием на кухне и предавался бездумному, но приятному смотрению в темное окно, за которым осень в свете фонарей расправлялась с пожелтевшей листвой. Тишина нарушалась только порывистым дыханием ветра и аппетитным чмоканьем хозяев.
В углах губ Федора прилипли белесые крошки. На лбу блестела испарина. Он совершенно осоловел от норовистого кипятка и гипнотического вида высеченных рамами картин засыпающей природы. Его жена, вечно веселая и улыбчивая Маруся, тоже пребывала в весьма задумчивом настроении, как вдруг раздался стук в дверь, да такой, что хозяева вздрогнули.
В прихожей под тусклой грушевидной лампочкой, покрытой паутиной и пылью, стоял сосед, Мирон, к которому Федор не испытывал никаких чувств, просто знал, что живет таковой во второй половине кирпичного поселкового дома на двух хозяев, регулярно здоровался с ним и все. Чрезмерно выпуклые соседские глазки недоброжелательно поблескивали.
– Извиняюсь за поздний визит, но мы всегда ложимся спать в десять, нам и завтра рано вставать, а вы нам спать не даете. Прошу не стучать, – сказал незваный, нежданный гость.
– Я и не стучу, – удивленно ответил Федор и укоризненно усмехнулся.
– Ладно, сосед, брось отпираться. С твоей стороны стук идет. Что мастеришь-то?
– Серьезно говорю. Сидели, чай пили.
– Быть такого не может. Будто кто гвозди вгоняет…
– Заходи. Убедись…
Мужики прошли в комнату, смежную с соседской. Средь скудной обстановки и беленых стен ничего подозрительного. Более того: в кроватке лежал примерно двухлетний малыш, олицетворение мира и счастья, и весело на них поглядывал.
– Может, он стучит? – спросил Мирон.
– Перебор, сосед. Он спать лег, все игрушки из кроватки убрали. Может, домовой? – Федор попытался перевести разговор в юмористический жанр.
Мирон не верил в домовых. Он в крайне противоречивых чувствах вернулся домой, где попал под ураганное соло жены, имевшей истинно скандальный характер и жаждавшей отмщения и победы:
– Как не стучат?! А кто же долбится каждый вечер?! Может, они мебель собирают и продают налево!!! Ишь теневая экономика! Деньги заколачивают так, что эхо в голове летает! Ненасытные мошны…
На следующий день состоялась вторая встреча Федора с Мироном по поводу стуков, и через день… По прошествии недели Мирон вернулся от Федора немного побитый, а поскольку у него вся родня до десятого колена подрабатывала на стуках в разные организации и не терпела, когда ее перестукивали, он с порога жене заявил:
– Раз он так, то мы его эдак! Скоро в поселке новый дом сдают – пятиэтажный! Может, удастся квартирку выбить. Федор за каждый мой синяк два получит. Садись, мать, письмо сочинять будем.
Шарик авторучки заскользил по бумаге, оставляя следы:
«Помогите. Соседи – изверги совершенно. По вечерам что-то мастерят и втайне продают. Стучат так, что заснуть невозможно от представления, сколько денег они бездележно хапают. Нам обидно за государство, которое налогов лишают (в этом месте Мирон подмигнул супруге и сказал: «Надо ежа под зад чиновникам подложить, чтобы лучше старались»). Если правоохранительные органы не могут оградить нас от посягательств (в этом месте Мирон хохотнул и объяснил: «И стоимость нашей жалобы укажем для острастки, может, выгорит»), то просим новую квартиру взамен старой, потому как совсем извелись».