Холодный суровый Кэш
Шрифт:
Отец небрежно выгнул бровь.
– Все кажется смешным и похожим на игру, когда тебе двадцать один. Но настоящий мир не прост для привилегированных девушек.
Я не ответила. Тут нечего было сказать. По правде говоря, я не думала, что он хоть когда-то меня слышал. Поэтому не было причин думать, что сейчас все будет иначе.
– Если тебе больше нечего сказать, Эванжелина, то у меня встреча в пять. Ты ведь помнишь, где выход? – отец подошел к тому месту, где я стояла, и поцеловал меня в лоб, словно у нас сейчас не состоялся самый большой спор в нашей жизни. Будто я маленькая кукла, которую он может держать на полке. – И не забудь о завтрашней встрече, ладно? У тебя ужин с Томасом Бракеном. Сейчас для тебя это самое то. Сможешь выйти из дома с безопасным и респектабельным молодым мужчиной.
Я поджала губы. Невероятно, что я была дома всего три дня, а папа уже думал, что знает, как для меня лучше.
– Послушай, – произнес он, – этим вечером я собирался что-нибудь выпить с менеджером моего нового таланта. И если тебе хочется выбраться из дома и совершить нечто столь опасное, отправляйся на ужин в клуб. Там все респектабельные и проверенные, – отец покровительственно поднял палец, тыча им прямо в мое лицо. – Но никаких ужинов с моими клиентами. Это даже прописано в контракте и против моих правил. Бизнес и удовольствие нельзя смешивать. Кроме того, ты слишком хороша для них. И всегда была. Идеальная дочь и великолепная студентка.
Я нахмурилась. Как будто я когда-либо встречалась с парнями, с которыми он подписывал контракты. Единственным достойным человеком за весь прошлый год был Джек Харрис, а весь мир знает, что он женат.
Отец ушел с самодовольной улыбкой на лице, оставив меня одну в его кабинете. Похоже, он действительно верил, что только что поставил меня на место.
Я вздохнула, глубоко разочарованная в этой хорошо спланированной – с моей стороны – встрече, которая окончилась абсолютно ничем.
И он всерьез предложил мне составить планы на поздний вечер? Неужели отец вообще меня не знает? Я не провожу ночи на улице.
Никогда этого не делала, а теперь и вовсе не собиралась.
Какой бы смысл я не вкладывала в этот разговор, теперь все с треском провалилось.
Я всю жизнь пыталась заставить маму гордиться мной, но ее больше нет. Я не могла ни задаться вопросом, почему столько лет сидела перед пианино. Из-за того, что она этого хотела? В конце концов, моего музыкального таланта не хватило для того, чтобы мама предпочла жизнь смерти, так почему мне этого должно быть достаточно?
Мой отец – мультимиллионер, и моя мама посвятила свою жизнь мне – ее единственному ребенку.
Ну, она также тратила значительную часть времени на алкоголь и проводила в клинике столько же времени, как и дома.
Мне никогда в жизни не нужно было работать, стирать собственные вещи или ходить по продуктовым магазинам. Я могла нанять людей, которые сделают все за меня.
Поэтому, да, я знала, что живу привилегированной жизнью, но, тем не менее, она оставалась именно моей. Единственной, которая у меня есть.
Была одна поэтесса, которую я читала в литературном классе – Мэри Оливер – и она говорила: «Это моя единственная дикая и драгоценная жизнь». Именно так я ее и ощущала. Мама, так внезапно скончавшаяся, поставила жизнь в невероятно яркий и четкий фокус.
Отец хотел, чтобы я оставалась в безопасной коробке, чтобы со мной ничего не случалось – но пространство, окруженное четырьмя стенами, которые сотворили для меня они с мамой, оказалось слишком маленьким.
Я целую вечность провела на цыпочках, убеждаясь, что мои слова правильные, а улыбка сладкая.
Но, может, я была чем-то большим, чем это.
И моя жизнь тоже.
Я просто не знала, как заставить все работать, поскольку всегда позволяла окружающим меня людям определять мой мир.
Я не знала, как найти себя, даже если бы захотела этого.
Распахнув дверь папиного офиса, я старалась убедить себя не принимать на свой счет, что отец нанял много стажеров, бродящих вокруг, но не устроил на работу меня. Я шла по коридору, стараясь скрыть свои чувства.
Шагая к лифтам, я знала, что мне нужно что-то изменить. Немедленно.
К тому моменту, когда я нажала кнопку вызова лифта, я ощущала себя так, словно мое сердце разбито. Будто я совершенно одинока и по-настоящему хотела, чтобы кто-нибудь протянул мне руку и предложил поддержку. Был рядом со мной. Хотя бы один день.
Я ведь не жадная, просто одинокая.
В лифте я стояла, борясь со слезами. Это не могло быть моей жизнью. Папа меня отверг. Мама умерла. Больше у меня никого не было.
Я провела все детство с частными репетиторами и пианистами, поэтому мне нечем было похвастаться. Я даже больше не хотела заниматься музыкой.
Мне хотелось вернуться в прошлое.
Я хотела того, чего больше не существовало.
Горло будто сдавило, мне нужно было оказаться снаружи. Я нуждалась в свежем воздухе и глубоких вдохах, а еще в том, чтобы больше не было никаких забот и страха. Мне нужен кислород, надежда и все, кроме того, что у меня было.
Я позволила голове прислониться к стенке лифта, когда двери стали закрываться.
Но прежде чем они окончательно закрылись, их остановила рука, и створки снова разъехались. Вошел мужчина.
Одного взгляда на него хватило, чтобы вспомнить, как дышать.
ГЛАВА 3
Кассиас
По меньшей мере десять раз я думал, что сегодня потеряю над собой контроль, а ведь всего лишь пошел в главный офис «КМГ». Это должно было стать началом конца моей жалкой жизни, если бы Чад и Джина не таскались за мной, словно гребаная массовка, решив сделать себе имена, выехав на моем успехе.
Прошло уже три недели с тех пор, как в «КМГ» мне предложили контракт. Три недели с того момента, как я обнаружил, что мой брат трахает мою девушку.
Бывшую девушку.
Этим утром, когда я собирался уехать на личном автомобиле, присланном «КМГ» к моему жилому комплексу, чтобы забрать меня, эти двое вышли из их комнаты. Чад был в костюме и сияющих блеском туфлях. Джина надела блейзер и штаны – да, они были чертовски узкими. Они оба выглядели, как профессионалы. Ну, вернее так, словно хотели, чтобы их воспринимали подобным образом – как кого-то, кого нельзя назвать чертовыми шутами, то есть настоящими нами.