Холодный зной
Шрифт:
— Martedi, — сказала Синьора.
— Прошу прощения?
— Martedi, вторник. Вот вы уже и знаете одно слово.
— Martedi, — повторил Билл и пошел к автобусной остановке. Сейчас он жалел о выброшенных деньгах.
— Что мне надеть на занятия? — спросила Лиззи в понедельник вечером. Только Лиззи могло прийти такое в голову. Другие люди думали, взять ли словарь и тетрадь для записей.
— Что-нибудь, что не отвлечет остальных от занятий.
Это было совершенно бессмысленное предложение. В гардеробе Лиззи не было подобной одежды. Даже сейчас, в конце лета, она носила короткую юбку, открывающую ее длинные загорелые ноги.
— Но что конкретно?
Чтобы она не приставала, Билл сказал:
— Мне нравится, когда ты в красном.
Ее глаза засветились.
— Я сейчас же примерю что-нибудь, — сказала она и достала красную юбку и красно-белую блузку. Она смотрелась великолепно, как на рекламе шампуня.
— Еще я могу надеть красную резинку на голову, — в ее голосе было сомнение.
Глядя на нее, Билл почувствовал, насколько она нужна ему. Пусть он будет должен банку.
— Сегодня вечером, — сказал он Гранье на следующий день.
— Ты ведь скажешь мне честно свое мнение, да? — Гранья выглядела очень серьезной.
Билл уверил ее, что расскажет чистую правду, хотя даже если бы это был настоящий провал, он не смог бы нанести Гранье такой удар. Скорее всего, он скажет, что все прошло замечательно.
Билл не узнал пыльную школьную пристройку, когда они приехали. Это место преобразилось до неузнаваемости. Огромные постеры украшали стены, фотографии фонтана Треви, Колизея, Моны Лизы и Давида. Помимо них на стенах висели картины с изображением виноградников и блюд итальянской кухни. Стол был накрыт красной, белой и зеленой бумагой, и на нем стояли цветные бумажные тарелки.
Казалось, что на них лежит настоящая еда, маленькие кусочки салями и сыра.
Билл надеялся, что все получится, как было задумано, ради этой странной женщины с рыже-седыми волосами, которую называли просто Синьора, ради доброго и порядочного человека, отца Граньи, ради всех собравшихся здесь людей. Все, как и он, на что-то надеялись, о чем-то мечтали. И наверняка никто из них не собирался делать карьеру в иностранном банке.
Синьора потерла руки и представилась.
— Mi chiamo Signora. Come si chiama?[1] — обратилась она к человеку, который, судя по всему, был отцом Граньи.
— Mi chiamo Aid'an[2], — сказал он. И так пошли по цепочке. Лиззи это понравилось.
— Mi chiamo Lizzie, — выкрикнула она и все заулыбались, как будто прибыла известная персона.
— Попробуйте произнести ваше имя на итальянский манер. Скажите: Mi chiamo Elizabetta.
Лиззи понравилось это еще больше, и она с радостью повторила.
Каждый написал свое имя на больших листах бумаги. Затем они выучили, как спросить друг у друга «Как дела?», «Который час?», «Какое сегодня число?», «Какой день недели?» и «Где вы живете?».
Вскоре все знали, как кого зовут по-итальянски, и напряжение в классе явно спало. Синьора раздала листки бумаги, на которых были записаны все фразы, которые они использовали, заученные до единого звука.
Они снова и снова повторяли их, задавали друг другу вопросы и отвечали на них.
— Bene, — сказала Синьора. — У нас еще есть десять минут.
По классу пронесся общий вздох. Два часа почти пролетели.
— Вы сегодня очень хорошо поработали, но сначала мы произнесем слова «салями», «сыр» перед тем как съедим их.
Словно дети, тридцать взрослых набросились на угощение.
— Giovedi, — произнесла Синьора.
— Giovedi, — хором повторил класс. Билл начал аккуратно расставлять стулья в ряд около стены. Синьора смотрела на отца Граньи, и, казалось, в ее взгляде был вопрос, все ли прошло удачно. Он едва заметно кивнул. Через минуту в классе был полный порядок.
Билл с Лиззи направились к автобусной остановке.
— Ti amo, — неожиданно сказала она.
— Что это? — спросил он.
— Догадайся, — игриво произнесла она. — Давай, давай… Ti, что это?
— Ты, я думаю, — сказал Билл.
— A «amo»?
— Это любовь?
— Это означает «Я тебя люблю».
— Откуда ты знаешь? — удивился он.
— Я спросила у нее перед уходом. Она сказала, что это два самых красивых в мире слова.
— Это правда, — согласился Билл.
Возможно, уроки итальянского могли пойти им на пользу.
— Это на самом деле было здорово, — рассказывал Билл Гранье на следующий день.
— Мой отец весь светился от счастья, слава богу, — сказала Гранья.
— А она и вправду хорошая учительница, знаешь, она заставляет тебя думать, что ты можешь заговорить на языке через пять минут.
— Значит, тебе понравилось.
— Даже Лиззи не осталась равнодушной. Она всю обратную дорогу повторяла новые фразы. Теперь она называет себя Элизабетта, — гордо сказал Билл.
— Ты знаешь, я готова поспорить, что через пару уроков ее интерес поостынет.
Гранья оказалась права, но не в том, что Лиззи потеряла интерес, а в том, что она перестала ходить на занятия, потому что ее мама приехала в Дублин.
— Она не была здесь сто лет, и я должна встретить ее с поезда, — извиняющимся тоном сказала она Биллу.
— Но скажи ей, что к половине десятого будешь дома, — попросил Билл. Он не сомневался, что, если синьорина Элизабетта пропустит урок, это войдет у нее в привычку.
— Нет, это нечестно, Билл, она так редко приезжает в Дублин. — Он молчал. — И еще, Билл, мог бы ты одолжить мне денег на такси? Мама терпеть не может ездить на автобусе.
— А она не хочет заплатить за такси?