Хомотрофы
Шрифт:
Первым порывом, когда я увидел Севу с Вовчиком, было развернуться и уйти. Братья-менги стояли в тени клена, росшего неподалеку от входа в здание современной постройки. Кроме таблички, уведомлявшей, что это Дом молитвы, ничто не указывало на его принадлежность к религиозному культу.
Какая-то редкая разновидность сектантства? Интересно, что исповедуют менги?
Но я ошибся, предположив, что сюда приходят лишь они.
Один за другим люди проходили через ворота, подавали нищенкам и продвигались к Дому молитвы. Среди них было немало руководящих работников завода. Даже Доргомыз, не заметив меня, медленными
Появилась Зоя. Летний желтый пиджак с коротким рукавом делал старуху еще более широкоплечей и угловатой. Она вежливо мне кивнула.
Среди прихожан я увидел Эфу, девушку из хлебного ларька. Заметив меня, она покраснела и быстро отвернулась.
Пришли сюда и другие Морховицы. К Севе с Вовчиком присоединилась ватага небрежно одетых парней. Большинство из них были навеселе. Они стояли, раскрасневшиеся и шумные, оживленно разговаривая с братьями.
Вдруг Сева посмотрел на меня и что-то негромко сказал остальным. Вовчик также, повертев головой, остановил на мне взгляд. Вслед за ними все остальные менги принялись внимательно меня разглядывать.
К ним подошел невысокий лысый человек. Я узнал его. Это был начальник отдела кадров Кикин. О чем-то поговорив с менгами, он оставил их перешептываться. Но стоило ему отойти, как его тут же окликнули, о чем-то спросили. Я не расслышал, но в душу закралось подозрение, что речь обо мне. Словно в подтверждение этой догадки, начальник отдела кадров и менги вновь повернулись в мою сторону. Посмотрев на меня, Кикин перевел взгляд на людоедов, отрицательно покачал головой и отошел.
Что бы все это значило? Вспомнились слова Вовчика, которые прочно засели в памяти и не давали покоя: «Даже сам господин директор не может нас посылать». Какая связь (а, может, противостояние?) между сектой жутких маньяков и структурой завода?
– Старик, а давай по пивку? А? Сэрвэйжа? Выпить за наш горький доля, – сказал Оливейра. – Зачем тебе ходить внутрь?
Я пожал плечами и поинтересовался:
– А ты там бывал?
– Бывал. Не надо туда ходить.
– Но ведь ты ничего не расскажешь, Оливейра. Может, там я узнаю больше?
– Конечно, там ты узнать больше.
Оливейра был ничего парень. Два или три раза мы пили с ним пиво. Правда, он не так разговорчив, как Жора Цуман или Николай, но он приятен мне своим простодушием. Правда, иногда негр тоже водил меня по кругу. На вопросы, которые я задавал в лоб, он не очень-то любил отвечать.
Я по-прежнему мало что понимал. И все же, поневоле оказавшись в игре, продолжал в нее играть, делая вид, что кое-что знаю.
Мы еще постояли какое-то время.
Люди начали понемногу заходить внутрь. Перед входом останавливались.
Возле самых дверей, топтался Вовчик. Он что-то говорил входящим, и некоторые из них поворачивали голову в нашу сторону.
– Почему они пялятся? – спросил я.
– Fila da puta! Они не на нас смотрят, а на тебя. Думаю, решают кое-что, – сказал Оливейра. – Ты пришел в город сам, здесь боятся таких. Других заманили.
– И тебя?
– Ну да.
– А почему боятся?
Оливейра пожал плечами:
– Предрассудки.
Это ничего не прояснило, но расспрашивать далее было бесполезно. Когда Оливейра не хотел о чем-то говорить, он отделывался обтекаемыми односложными фразами и менял тему.
– Меня
– Съели?
– Давай не говорить этот слово… Он быть рассыльный.
– Черт!
Я плюнул и пошагал прочь.
– Подожди! – крикнул Оливейра.
Он догнал меня.
– Я не хотеть тебя расстроить, Сергей. Матеуш, правда, быть рассыльный.
– Ты боишься их, Оливейра?
Он сверкнул глазами.
– Я хорошо устроиться. Котельная. Жара, скука, начальник, мастер. Я думать, мой круг ада не самый плохой. А там, где ты…
– Что?
– Плохой круг. Три неделя назад один парень из окна выброситься.
– А что милиция, прокуратура?
– Они формальный, никто туда не ходить. За год на заводе четырнадцать самоубийц, два в цехах, остальной в конторе. А еще пятьдесят горожан погибать на улице. Все подстроено.
– Как они погибают? Почему?
Но тут Оливейра неожиданно решил поставить точку. Информацию для меня он дозировал по своему усмотрению.
Я опять плюнул и ушел от него. Ждал, что он окликнет. Но на сей раз это не подействовало. Я побрел в одну сторону, Оливейра – в другую.
Почему бы не сходить на речку? Или даже на озеро. Туда от силы полчаса ходьбы по короткой дороге мимо городского кладбища.
Вдоль низкой ограды шла тропинка. Кладбище заросло туями и можжевельником. Я шел, вбирая запах хвои, и чувствовал эфирность во всем теле. Хотелось найти уединенное место и поразмышлять. Из того, что говорили мне Оливейра, Вета и Жора трудно было составить более-менее целостную картину.
На самом верху пирамиды власти находился директор. Я склонен был приписать ему владение мистической силой. Но что это на самом деле? Массовый гипноз? А, может, он применяет какие-нибудь психодислептики, вроде ЛСД, только распространяемые, скажем, воздушно-капельным путем? В таком случае, возможно, и я уже нахожусь под их воздействием.
Мне вспомнились бледные парализованные лица служащих, которых я встречал в приемных разного начальства.
Постоянное ожидание пощечины придает человеческой физиономии особое, непередаваемое выражение. Клерки приходят с бумагами, томятся в очереди, и даже секретарши смотрят на них сверху вниз. А каково подавать себя, точно на блюде, начальнику-вампиру? Ни одна тупая овца не пойдет добровольно к волку. Может, в этом городе все свихнулись, утратили инстинкт самосохранения? Почему население Полиуретана не поднимется против кучки менгов и руководства корпорации? Не понимаю.
Тропинка нырнула в узкое пространство между оградой кладбища и тылами старых развалившихся сараев. Я ступил в прохладную тень и в эту самую минуту навстречу мне вышли Морховицы. Это была та же орава, которую я видел только что у Дома молитвы. Менги меня опередили. Значит, я шел по длинной дороге.
Морховицей было не меньше десяти человек. Впереди всех выступал Сева. Глаза его зловеще поблескивали.
Меня прошиб холодный пот. За миг до этого я вспомнил об упомянутых Оливейрой пятидесяти горожанах, что ежегодно погибают на улицах Полиуретана. Я хотел убежать. Остановила меня вовсе не гордость. Я оглянулся, и на меня нахлынула сумрачная тоска: пути к отступлению были перекрыты. Сзади поспешно приближался громила с огромной лысой головой.