Хонас и розовый кит

Монтес Ваннучи Хосе Вольфанго

Тесть принял меня в своем кабинете, просторном и пустом, как неф провинциальной капеллы. Его письменный стол был настолько велик, что, положи на него матрас, он служил бы кроватью, превосходящей по размерам брачное ложе Екатерины Великой. Вдоль стен стояли книжные шкафы с книгами в переплетах из кожи, с одинаковыми корешками.

– Познакомься с инженером Дрюу. Он бельгиец.

Я пожал руку субъекту. У него было красное лицо, он курил трубку и был одет как настоящий инженер: сапоги в глине, одежда защитного цвета. Сидел он вальяжно, словно отдыхал на груде кирпичей напротив своего незавершенного творения. Для полной картины у входа в дом не хватало лишь его тарахтевшего фургона с лебедкой.

Интерес ко мне он проявил, только когда узнал, что я зять Патрокла.

– Дорогой мой Хонас, я узнал, что на работе у тебя не ладится, потому и распорядился позвать тебя, – заявил тесть.

– Я ценю вашу заботу, – ответил я, – но лицеем я полностью доволен.

Тесть встал и позвонил в колокольчик.

– Принеси виски сеньорам, – приказал он домработнице.

Женщина, глядя в пол, ответила:

– Виски? Сеньор мне категорически запретил подавать виски утром.

– Запрет снят, – сообщил он ей.

– Сеньор приказал мне пропускать мимо ушей снятие запрета, – напомнила ему служанка.

– Запрет на снятие запрета снят, – провозгласил Патрокл торжественным тоном, с которым диктатор провозглашает свободные выборы.

Когда женщина покинула комнату, Патрокл сказал:

– Как сложно объясняться с этим народом.

Но, судя по терпимости, с которой он говорил с домработницей, я сделал вывод, что она была либо его дальней бедной родственницей, либо внебрачной дочерью одного из друзей или знакомых, в угоду которому старик решил ее приютить, выплачивая ничтожное жалование, и воевать с ней до конца жизни.

Женщина принесла поднос с бутылкой виски, льдом и стаканами. Под ее осуждающим взглядом никто не притронулся к напитку.

– Хонас, я уверен, что ты сыт по горло своей работой, – сказал мне тесть.

– Никогда в жизни я не чувствовал себя более востребованным, – ответил я.

– Бьюсь об заклад, ты осчастливишь всех, уволившись из лицея. Девочек будет учить настоящий преподаватель, коллеги лишатся твоего дурного примера, а Талия снова воспрянет духом.

– Звучит убедительно для них, но не для меня, – заявил я.

– Это именно в твоих интересах. Не кажется ли тебе, Дрюу, что моему зятю работа осточертела больше, чем плешивому мерину?

– Вне всяких сомнений. Стоит взглянуть на него, как становится ясно, что он несчастен.

– Не смешите меня. Мне лучше знать, насколько я доволен своей работой, – возмутился я.

– Бедный. Ему нужно помочь. Он не может признать собственную неудачу, – посетовал Патрокл. – Ты напоминаешь мне того голого короля – мастера внушений, который, выйдя на улицу, убеждал придворных, что одет. Ты пародия на него. Все, кроме тебя, смотрят на дело трезво. Другие видят тебя насквозь, сам же ты ничего не замечаешь.

Вошла домработница. Она поставила на поднос новую чашу со льдом и забрала ту, к которой никто не притронулся.

– Долорес, тебе не кажется, что у этого парня такое выражение, словно его распяли на кресте?

– Еще бы! Одно лицо с иконами из храма Гроба Господня, – ответила она, не взглянув на меня.

– Что я говорил? От тебя несет тоской за версту. Я очень надеюсь, что ты наконец-то задумаешься о своей судьбе и отыщешь занятие, достойное моей дочери. Здесь можешь рассчитывать на меня. Я тебе охотно помогу. Я даже готов предложить тебе работу.

– Спасибо. Меня не интересует смена деятельности.

Патрокл открыл ящик с кубинскими сигарами, который красовался у него на столе уже несколько лет. Засунул одну в рот и взял со стола зажигалку. Ленивый прибор отказывался извергать пламя. Махнув на него рукой, тесть вернул сигару в ящик и сказал:

– Современные молодые люди мечтают работать в громадных офисах, где у них был бы кондиционер,

гарем из шести секретарш и мини-АТС, чтобы названивать разным шлюхам. Если думаешь, что я собираюсь предложить тебе место вроде такого, ты ошибаешься. Лучше я заранее разрушу твои иллюзии.

– Вы только подкрепляете мое подозрение, что ваше предложение – сущая ерунда, – признался я.

– Предлагаю тебе взяться за управление уникальным в своем роде проектом. Всякий на твоем месте посчитал бы честью участвовать в таком достойном деле.

– Что за достойное дело?

– Не скажу, пока ты не проникнешься его значимостью.

Патрокл старался окутать дело загадочностью, что доставляло ему удовольствие. Инженер-бельгиец скучал, на его губах застыла натянутая улыбка. Долорес меняла одну нетронутую чашу со льдом на другую.

– Кто мой самый большой враг? – спросил меня Патрокл.

– Думаю, дьявол. Вы католик, не так ли?

– Не говори ерунды.

– Бедные родственники, которые просят денег в долг.

– Нет.

– Подоходный налог.

– Здесь его никто не взимает.

– Коммунисты.

– Никогда о них не думал.

– Комары, переносящие желтую лихорадку.

– Лихорадка – это мелочь.

– Навязчивые пьяницы. Подхалимы, которые пытаются сделать вас то душой компании, то крестным отцом, то свидетелем на свадьбе. Вы сами. Ваша жена.

– Не богохульствуй. Ира святая. И вообще довольно гадать. Мои злейшие враги – толкачи.

– Толкачи? Никогда не подумал бы. Что они вам сделали? – заинтересовался я.

– Они украли мою славу, – объяснил Патрокл.

Несчастье моего тестя, если верить его признаниям, заключалось в том, что, когда он прозябал в нищете, ему стоило огромного труда разбогатеть. А к тому времени, когда дела у него пошли в гору, правила игры изменились настолько, что молодые авантюристы смогли добиться всего за пару месяцев большего, чем он за всю жизнь. Патрокл почувствовал себя альпинистом, взобравшимся на вершину горы и обнаружившим там фуникулер, который проделывает весь тяжелый и опасный путь за пять минут. Яблоней с золотыми плодами, с которой новое поколение снимало обильный урожай, была кока. С тех пор как страна экспортирует тонны белого порошка, о моральных ценностях никто не беспокоится. Сегодня никто не думает о достойной прибыли, о соблюдении правил игры в капитализм, которых придерживался Патиньо [8] , когда взрывал горы и извлекал олово руками целого войска индейцев, мнивших себя нужными по одной простой причине – их эксплуатировали. «Сегодня никто не видит в своем ближнем рабочий инструмент, – размышлял Патрокл, – никто не изобретает новых способов заставить сотрудника принести максимальную прибыль при минимальной оплате его труда. Не осталось кабальеро, способных объявить войну соседнему государству, чтобы отстоять свои каучуковые плантации. Исчез дух патриотизма. Сегодня люди не берут в расчет влюбленность потребителя в продукт, страсть, которая позволяет заигрывать с публикой и продавать ей за тысячу песо то, что стоит десять. Такая манера обогащения предполагает упорство, смекалку, вдохновение. Сейчас молодые люди не хотят прикладывать усилий. Святейший орден прошлого обречен». Патрокл дополнил свои переживания скорбными жестами. Расстроенный тесть вызвал во мне сочувствие. Он был похож на малолетнего гения с коробкой «Монополии» под мышкой, занятого тщетными поисками противника.

8

Симон Итури Патиньо (1860–1947) – боливийский магнат, разбогатевший на добыче олова.