Хорошая девочка
Шрифт:
И вот мне тридцать один год, а я понятия не имею, что делать, оказавшись в постели с мужчиной. Не удивлюсь, если у Давы в этом плане больше опыта. В смысле, не с мужчиной, конечно. Чур меня! Я о сексуальном опыте в принципе. Надо признать, что сын у меня тот еще ловелас.
Вздыхаю и смело опускаю взгляд. О-ох. Бекетова хоть сейчас можно отправлять на конкурс. Мистер Олимпия. Понятия не имею, с чего я взяла, что такой конкурс проводят и сейчас. Ведь с тех пор, как его в свое время выиграл Арнольд Шварценеггер, прошло, наверное, лет пятьдесят. Сколько там старине Арни сейчас?
– О чем ты думаешь? – завораживающе чувственным голосом интересуется Бекетов.
– О смерти, – брякаю я. – Ты не боишься умереть?
– Господи, детка, – стонет, – а ты, никак, мне хочешь с этим помочь?
– Чего это? – складываю по-турецки ноги.
– Мое либидо уже бьется в предсмертной агонии. – Смеется.
– А?
– Говорю, плохи мои дела, если девушка в постели со мной думает о смерти.
– Это я Шварценеггера вспомнила.
Брови Бекетова касаются кромки волос. Машу растерянно руками.
– Ай, не бери в голову. Просто он тоже огромный.
Сергей откидывается на подушку и, глядя в потолок, сам себе говорит:
– А я еще думал, что это у меня мысли скачут как блохи.
Не посчитав нужным это как-то прокомментировать, несмело касаюсь ладошкой Бекетовской груди. Сползаю к глубокому желобку на животе, проходящему аккурат между теми самыми вожделенными кубиками, и останавливаюсь.
– У тебя грудь как у черепашки-ниндзя.
– А у тебя весьма специфические сексуальные фантазии, – ржет Бекетов, демонстрируя идеальную работу дантистов.
– У них тоже кубики на груди.
– Это панцирь, глупенькая. Смести руку ниже…
Его приказ отзывается в животе легкой щекоткой. Я облизываю пересохшие губы и решительно опускаю ладонь.
– А говорил, либидо сдохло, – восхищенно шепчу я, с некоторой опаской сжимая пальцы вокруг мощного ствола. Бекетов запрокидывает голову сильнее, отчего жилы на шее натягиваются и проступают под кожей. Я осторожно перемещаюсь вверх, наклоняюсь и прихватываю одну из них зубами. Сергей резко выдыхает.
– Что-то не так?
– Все так. Только кулак сожми сильней. – Он кладет свою руку поверх моей, несколько раз проводит, чертыхается и бросает: – Сейчас я быстро кончу, а потом продолжим, ладно?
Как кончит? Что… Куда… А-а-а. Понятно. Подчиняясь движению его руки, начинаю резче его ласкать. Панические мысли, не успев окончательно сформироваться, вытесняются гораздо более приятными и порочными.
– Да-да-да. Блядь. Вот так. А теперь замри, – шепчет Бекетов, задевая губами мою пунцовую щеку. Несколько томительно долгих секунд ничего… вообще ничего не происходят. Я начинаю переживать, как бы там чего не сломала, когда руку обдает теплым. – А-а-ах. Да. Детка. Да. Секундочку дай мне… Все слишком чувствительно. А потом можешь продолжить.
– А можно я просто тебя обниму? – отчего-то я до слез расчувствовалась.
– Конечно, обнимай. Иди сюда.
Укладываюсь ему на грудь. Сердце Бекетова долбит в ухо. Испачканная рука нерешительно замирает, так и не коснувшись
– Детка. Я таки тебя напугал?
– Дурак, что ли? Мне кайфово.
– Ага… – недоверчиво хмыкает Сергей. – С чего вдруг? Тебе даже ничего не перепало. Но я попытаюсь реабилитироваться.
– Нет! – вскрикиваю. – Не надо. Давай просто полежим.
Он внимательно вглядывается в мое заплаканное лицо:
– Слишком много эмоций?
– Да. Пожалуй… Тебя никак не обидит, если мы на некоторое время отложим остальное?
– Нет. Мы же никуда не спешим. Я все равно до тебя доберусь. Ты хотя бы мокренькая?
– Сергей! – утыкаюсь носом ему в плечо, надеясь, что он не успел заметить моих пылающих щек.
– Да или нет?
– Да! Все. Теперь давай помолчим?
Мы и правда зашли очень далеко. Мне нужно привыкнуть. Потому что здесь все как будто по-новому. Даже воздух, которым я дышу, другой. Разреженный. Вкусный. Не могу им напиться. Так, наверное, себя чувствуют покорители горных вершин.
– Сара…
– М-м-м?
– У моего отца скоро день рождения. Пойдешь со мной? Я приглашаю.
– Зачем это? – сажусь резко.
– В смысле? У нас отношения. Да и, в конце концов, с твоей семьей-то я познакомился.
– Вынужденно. Заметь, это другое.
– И пусть. Как это мешает познакомиться с моей родней добровольно?
– А ты всех своих любовниц с мамой-папой знакомишь?
– Нет. Обычно мы трахаемся, и на том все заканчивается, – психует Бекетов. – Это то, что ты хотела услышать? Я тебя не разочаровал?
– Ну и чего ты орешь? – обиженно поджимаю губы, хотя, если честно, ответ Сергея очень тешит мое самолюбие. Ведь по всему выходит, что я для него действительно какая-то особенная.
– Потому что не люблю повторять по сто раз одно и то же!
– Тяжело тебе будет в должности тренера.
– Сейчас я про личное.
– Согласись, учитывая твой бэкграунд, мои вопросы вполне оправданы. Ты тот еще бабник. А я не хочу примерять на себя роль лохушки, которой все сочувствуют за глаза. Это унизительно.
– У нас все будет по-другому! Я ведь сказал.
Бекетов поднимается. Берет сброшенное на пол полотенце и, обернув то вокруг бедер, отходит к окну. И как-то так одиноко его фигура на фоне этого окна смотрится, так неприкаянно, что я тороплюсь заметить:
– Послушай, я же ни в чем тебя не обвиняю! Напротив. Допускаю, что ты действительно так думаешь, но…
– Но у меня дерьмовый бэкграунд, и ты не веришь, что я могу измениться.
– Скажем так – это сложно.
– Сара, послушай… Я не буду оправдываться. Да, в свои двадцать плюс я здорово покуролесил. Бывало, проснусь наутро и вспомнить не могу – ни где я, ни как зовут ту, с кем накануне зажигал. Тогда казалось даже прикольным находить себя по геолокации в каких-нибудь ебенях после очередного запила, менять девок как перчатки и трахать их пачками. Но мне, блин, тридцать пять. Мои приоритеты давно сместились.