Хорошая война
Шрифт:
— Не читай мне нотаций. Оберст был умным человеком, Йорг, Маркус. Они планировали, рассчитывали. Я только мечом махал. И чем все кончилось? Они умерли, а я остался.
— Но ты ведь тоже не дурак. Ты потом почти год командовал этими швейцарцами.
— Я командовал только в бою. Все планы составляла Шарлотта. И это была не настоящая война. Больше маневров, чем сражений.
— В Швайнштадте, значит, была настоящая?
— Да. Или мы их, или они нас. Обрати внимание, с той стороны та же картина. Герцог, Бурмайеры, командир швейцарцев, забыл, как его звали, — все погибли. Остались Патер, который молился, и Бык, который готовил еду. Не скажу ничего плохого, они толковые
— К чему ты клонишь?
— К тому, что на войне больше решает божья воля, чем наука. Сила духа и сила меча важнее, чем сила ума.
Марта не нашлась с ответом. Вскоре улица Богачей закончилась еще одними воротами, за которыми виднелся короткий почти прямой спуск, выходящий на площадь.
— Это площадь Береги Ноги, — прокомментировала Марта.
— От чего беречь? — удивился Макс, опустив глаза.
— Название такое. От колес, копыт и того, что с возов падает.
— Что с возу упало, то пропало, — вспомнил Макс старую рыцарскую мудрость.
— Это в остальном мире оно пропало, а здесь сначала ногу отшибло, потом пропало, — ответила Марта, — Здесь сходятся пять улиц, все выходят на площадь с хитрых поворотов и разных уровней. Полным-полно телег и лошадей. Главные ворота Улицы Богачей. Главные ворота монастыря, через которые везут стройматериалы к собору. Кривой спуск на Воротную улицу, которая идет от западных городских ворот к восточным. Улица, ведущая на ремесленный рынок, к мастерским и далее к западным воротам. Единственный въезд в Старый Верхний город, — Марта перечислила улицы, показывая рукой по часовой стрелке.
Макс и сам заметил, что мостовая на площади была искривлена относительно горизонтали во многих местах, чтобы более-менее соответствовать кривизне втекающих улиц.
— Вот это — собор святого Павла, — указала Марта на огромное пыльное строение, с двух видимых сторон покрытое строительными лесами, — почти готов.
— В каком месте готов? Его еще строить и строить.
— Фасад готов и внутри уже наверняка идут богослужения, хотя роспись вряд ли закончена.
На самом деле готовы были все три фасада. Собор был построен в форме вытянутого прямоугольника, протянувшегося с запада на восток. Длинный южный фасад был продолжением южной стены монастыря, вдоль которой тянулась длинная улица, Главный, противоположный алтарю, фасад выходил на запад. Примерно на половину длины собор выдавался за пределы стен монастыря, поэтому стена упиралась в середину северного фасада, улица, спускающаяся с площади Береги ноги, огибала северный фасад и выходила на верхнюю соборную площадь. После монастырских ворот улица сильно сужалась и вниз вели крутые ступеньки, намекающие, что с колесным транспортом и лошадьми ниже лучше не соваться. Верхняя соборная площадь получила свое название после постройки собора и в плане представляла собой небольшую площадку перед западным фасадом, с которой на запад спускалась величественная лестница с широкими ступенями.
Спускаясь вдоль монастырской стены, Макс и Марта добрались до главного входа в собор и, конечно же, зашли внутрь. Западная половина собора представляла собой склад стройматериалов, между которыми был оставлен проход. В средней части стояли строительные леса, на которых трудились штукатуры. В восточной части, примерно на четверть длины нефа от алтаря, роспись и отделка были закончены.
— - Вот, Макс, смотри, это я! — Марта указала на фигуру женщины с мечом.
— Точно! Как похожа! — оценил Макс, — Юдифь?
— Ага. С меня писали Юдифь, а с Маркуса — царя Ирода и Понтия
— Серьезно? — удивился Макс, — Ирода и Пилата? И как его уговорили?
— Это было несложно. Маркус сказал, что не будет натурщиком для крестьян, солдат и прочей мелочи. Ему предложили царя и прокуратора. Он был даже польщен.
— А почему Юдифь, а не Иродиада с головой Иоанна Крестителя? — Макс блеснул эрудицией, — Так ты была бы более подходящей парой мужу.
— Видишь ли, Макс, сначала мы так и планировали, но местный сеньор, который заплатил за право быть увековеченным в виде головы Иоанна Крестителя, поругался с Горгонзолой и тот слегка поменял акценты. Исправил палача на знаменосца и дал мне в руки меч.
— Горгонзола? — переспросил Макс, услышав странное прозвище.
— К вашим услугам, — крикнул кто-то с лесов.
Макс обернулся на голос и увидел жизнерадостного живописца, бодро спускавшегося по приставной лестнице. Вслед за ним чуть менее бодро спускался человек, который Максу показался знакомым.
— Фрау Профос! Какая встреча! — провозгласил художник.
— Герр Максимилиан! Какой же турнир без Вас! — провозгласил Патер.
Горгонзола Максу очень понравился. 'Настоящий человек эпохи Возрождения', как сказал бы современный читатель, 'Настоящий человек', как сказал бы современник художника, не ведавший, что живет в особую эпоху. Горгонзола, подобно коллегам, обладал энциклопедическими знаниями, любил жизнь, ближнего своего и Бога. Он вообще много чего любил, в каждом своем занятии находил повод для самосовершенствования и от каждого занятия получал удовольствие.
Макс, в свою очередь, тоже произвел хорошее впечатление. Он разговаривал с простолюдином как с равным, с ходу понимал быстрый рассказ живописца о соборе и фресках и задавал умные вопросы. Горгонзола, размахивая пачкой набросков, с ходу предложил Максу позировать для Самсона на еще не начатой фреске или для 'вон того ангела с мечом' на неоконченном изображении Второго Пришествия.
— Ой! — воскликнула Марта, едва взглянув на полуготовую фреску, — это же Маркус!
— Он самый, — ответил Горгонзола, я еще тогда сделал с него набросок в профиль с другой стороны. Чем не Князь Тьмы? Надеюсь, он не рассердится? Кстати, где он?
Марта вздохнула. Макс со скорбной физиономией снял берет, молча намекая, что Маркус скончался.
— Ого! — отреагировал Горгонзола, — а мы тут все в работе, никаких светских новостей не знаем… Хотел бы я посмотреть на человека, которому повезло справиться с Маркусом. Ему бы многие памятник при жизни поставили.
— Кажется, это я, — скромно сказал Патер.
Все недоуменно уставились на него.
— Я, честно говоря, его за черта принял. Думал, померещилось, что черта убил. Весь год беспокоился, что плохой знак получил. Сами понимаете, черти являются не к добру. А сейчас вы напомнили, я на картину взглянул, вот этот и был, а никакой не черт. Как гора с плеч.
— Вот секрет-то где был, — нарушила молчание Марта, — его кто только не пытался убить, ни у кого не вышло. А мог, оказывается, только священник.
За это время Винс и Кабан два раза проехали мимо собора, но им и в головы не пришло заглянуть внутрь. Винс восседал на дорогом жеребце местной породы, а Кабан взгромоздился на упитанного мула. Ходить пешком ни тот, ни другой не любили.
Бандиты начали поиски с рынка. Маркуса могли не заметить в рыцарском лагере, но в Ферроне его помнили очень хорошо. На рынке никто Маркуса не видел, более того, к концу опроса появился слух, что Маркус умер, а его жена гуляет по городу с другим мужчиной.