Хороший человек
Шрифт:
— Замолчи, болтунья, — прервала ее пани Катержина, но если бы Анча стояла на несколько шагов ближе к ней, она заметила бы, как по щекам хозяйки текли слезы.
— Да молчу я, молчу уже... а помните, когда вы меня к себе взяли, на другой день пришел пан Михал, принес вам материю на свадебное платье и вы не хотели ее брать, потому что она, мол, очень уж господская, а потом все-таки венчались в платье из нее... А я в это время готовила вам завтрак и молилась за вас. Вы были ладная невеста, пани Катержина. Хотя пан Михал и немец, это правда, но человек он хороший,
— Ты права, Михал действительно сама доброта. Начали мы жить очень тяжело, но господь бог помог нам.
— Когда двое стараются и между ними согласие, бог им всегда благоволит, тем более доброму человеку. У вас почти ничего не было, когда пан Михал служил в трактире «У барашка»... а вы у господ стирали, и все же такое доброе дело сделали для отца Гаека. Сын ведь об этом тоже помнит!
— О боже мой, это сделал бы каждый, кто его знал. Михал был с ним знаком, а когда Гаек заболел в трактире «У барашка», Михал привел его к нам, благо это было недалеко. Я ухаживала за ним, а Михал заботился о его лошадях и взял все его имущество под охрану. Мы боялись, что Гаек умрет. Но через неделю ему стало лучше. Он стократ отплатил нам за это. Сама знаешь, редко молодой Гаек приезжает просто с приветом от матери.
— Но он всегда говорит: это хозяйке за ее заботы о детях.
— О мой боже, заботы! Заслугой я считала бы это в том случае, если бы могла устроить каждую из девчат на хорошее место и моими стараниями она осталась бы добропорядочной, но ходить за ними по пятам я не могу.
— Легче укараулить мешок блох, чем такую девицу, если она решит плутовать, — заметила старая Анча. — А здесь, в этом Содоме, свет ты мой, как только красивая девушка покажется на улице, так вокруг нее сразу начинают ходить, аки львы рыкающи, как бы это ее проглотить! Такой сутолоки, как тут, на краю света не сыщешь!
— То же самое, пожалуй, и в любом другом большом городе. Сама понимаешь: больше огня — больше дыма, больше людей — больше грехов. Ты сегодня Ленку не видела? Она уже несколько дней не появлялась, а ведь она всегда забегает хоть на минутку, когда идет мимо.
— Ленку видела не далее как вчера. Она сказала мне, что у нее все хорошо. В этой девушке есть какая-то девическая чистота, но мне кажется, что ей нравится, когда эти, с усиками, обращают на нее внимание. А вот Аничка, та совсем другая, та мчится по улице, будто за нею кто-то гонится, и ни на кого не оглянется. Тихая, стыдливая. Мне это в ней нравится. Ленка же так и шныряет глазами.
— Ну, надо будет с обеими поговорить, жаль, если они перестанут меня слушаться.
— И еще сегодня интересовались у меня те двое, что в учениках у сапожника, когда, мол, приедет папаша. Я спрашиваю: что вам от него надо? Сперва не хотели секрет выдавать, потом все же сказали, что он обещал привезти им по новой рубашке, если они будут себя хорошо вести. Бедняги выглядели оборванцами. Как только Гаек приедет, они тут же к нему примчатся.
— Он человек добрый. Никто за всю свою жизнь столько для ребятишек не сделал, сколько Гаек. По дороге кормит их, здесь всегда каждому мастера найдет, присматривает за ними, а тем, кто хорошо себя ведет, всякое добро делает.
Тут в прихожей послышались шаги.
— Это мой Яноушек! — сказала Анча, и лицо ее просияло от радости. Пани Катержина встала и зажгла приготовленную на столе лампу. Распахнулась боковая дверь, и в комнату вбежал мальчик-подросток, сынок пани Катержины и воспитанник старой Анчи, живой, смуглый, темноволосый, в кожаном фартуке и весь черный от копоти.
— Здравствуйте, матушка, я вам кого-то привел! — крикнул он весело. «Кого же?» — хотела спросить пани Катержина, но в дверях уже показалась Мадла, а следом за нею Гаек.
— Мы про волка, а волк за гумном! — улыбнулась пани Катержина, подавая Гаеку руку. — Добро пожаловать в Вену. Мы как раз только что о вас вспоминали. Яноуш, подай стулья!
— Не надо, Яноушек, идите умойтесь, а то вы такой черный, словно вами печную трубу прочищали.
Яноуш бросился в кухню, Анча подала стулья.
— Как вам жилось все это время, Анча? — спросил Гаек, усаживаясь.
— Понемножку, как было богу угодно. Я, милый папаша, теперь уже, как пар над кастрюлей,
— О, это не так уж и плохо! — заметил Гаек, но Анча, пожав плечами, метнула взгляд на Мадлу и вышла на кухню.
— А кого ж это вы нам привезли? — спросила пани Катержина, усевшись и внимательно разглядывая Мадлу, которая была смущена всем тем, что видела и слышала.
— Вы же знаете, мамаша, кого я вам привожу.
— Тоже служить? Это ваша родственница?
— По Адаму, мы брат и сестра, а так всего лишь земляки, — отшутился Гаек, — а поскольку, пани Катержина, никто лучше вас не умеет делать землякам добро, я всегда обращаюсь только к вам с просьбой быть матерью моим землячкам.
— Я-то что, захотят ли они быть моими дочерьми, — улыбнулась пани Катержина.
— Без этого нельзя. Не будь вас, я не мог бы такую заботу взять на себя. Слишком уж это дорогой товар, чтобы, приехав сюда, я мог высыпать его на улицу и бросить как попало, бери, кто хочет, меня бы совесть заела.
— Не хочу вас хвалить, Гаек, но откровенно говоря, побольше было бы таких честных и любящих ближнего своего людей, как вы, — сказала пани Катержина, положив свою полную руку на плечо Гаеку.
— То, что они есть, вы сама тому доказательство, мамаша, — ответил ей на это Гаек.
— Ну, не хочу я больше об этом говорить, знаю, что вы не любите, когда кто-то вас хвалит. Однако есть и такие, которым нравится, когда о них трубят по всему свету... А вы раздевайтесь, барышня, или вы хотите еще куда-нибудь зайти, может, у вас тут есть знакомые?
— Никого, матушка! — ответила Мадленка.
— Ну, тогда, значит, останетесь у нас, как и другие оставались, мы с Гаеком договорились об этом раз и навсегда, для таких случаев есть еще одна комната... Извините меня, люди добрые, я выйду, скажу только пару слов. — Пани Катержина встала и вышла из комнаты. Когда она шла, тучное тело ее колыхалось.