Хорошо в деревне летом
Шрифт:
– Добрались почти, инвалид, сделай рожу попроще, что ли.
К концу маршрута девица была настроена благодушно, но своими словами задела Ивана Ильича. Он возмущенно вскинулся.
– Какой я вам инвалид?
– А кто тут удостоверением размахивал?
– У меня пенсионное, – буркнул Иван Ильич.
– Ну ни хрена ж себе! Это за что ж тебя такого молодого на пенсию отправили? За бесцельно пропитые годы?
Контролерша простодушно подняла брови. Говорит как пишет: без пауз и запятых. С утра до ночи лаясь с пассажирами, она даже не заметила его тихого возмущения.
В райцентр Иван Ильич прибыл хмурым и окончательно трезвым. От мыслей распирало голову. Надо было срочно поделиться надуманным, и он отправился к единственному представителю власти, присутствовавшему на месте трагедии.
Отделение милиции располагалось неподалеку от автовокзала. Деревянная двухэтажка, обшитая вагонкой в елочку и выкрашенная когда-то в синий цвет, теперь отливала всеми оттенками голубого. Летом это даже красиво, а зимой, на фоне черного асфальта и серых сугробов – глаза б не глядели.
Шериф Назаренко нашелся у себя в кабинете. Он курил в форточку.
– Осинников? Какими судьбами? В деревне все целы?
– Все живы-здоровы, – Иван Ильич стянул шапку и уселся на один из стульев для посетителей. – Я с похорон, в городе был…
– Утопленника хоронили? – оживился Назаренко. – Меня-то Петр не позвал, скотина. А как наседал, чтоб быстрее работали: вскрытие ему, все дела… И не отблагодарил никого!
Тираду о неблагодарном брате погибшего Иван Ильич пропустил мимо ушей. Впрочем, теперь он окончательно понял, что расшаркиваться здесь ни к чему, поэтому просто наклонился вперед и спросил:
– Семен Ефимович, давайте как на духу: вы это на самом деле самоубийством считаете?
Брови шерифа поползли вверх.
– Ну даешь! А чем еще это считать? Одинокий мужчина средних лет утром вышел из дома без внятных объяснений и был найден мертвым через несколько часов. Ни мотивов, ни следов насилия…
– Как же – ни следов? Вы его руки видели?
– Что с руками?
– В ссадинах все! Да вы на меня не смотрите, – раздраженно воскликнул он, заметив ироничный взгляд Назаренко на его собственные ладони. – Я человек простой, а Василий художником был. Без перчаток за работу не брался, вечно осторожничал – во как руки берег!
– Ну а как надумал дурное – перестал беречь.
– Ладно… но полушубок же его пропал. У проруби должен был лежать, а не было!
– Да сперли ваши же, деревенские, всего и делов!
– Дебила кусок, – бормотал Иван Ильич, выходя из отделения через несколько минут. – Всего и делов ему! Лишь бы задницу в тепле…
Понадобилось целых две сигареты, чтобы успокоиться. Перед возвращением домой нужно было нанести еще один визит, и там совсем не хотелось в сердцах ляпнуть какую-нибудь грубость. При дамах он вообще был исключительно культурным гражданином.
Иван Ильич зарулил в крупный продуктовый купить себе «горючего». Живешь в деревне – привыкай запасаться. Машина ждала его на прежнем месте. Послушно приняла в багажник покупки и даже завелась без шаманских плясок. Чувствует настроение хозяина, умница. Он минут десять посидел внутри, согрелся и привел себя в относительный порядок перед зеркалом заднего вида. Потом
Библиотека, куда держал теперь путь Иван Ильич, располагалась в двух кварталах. В магазине он разжился коробкой конфет: Тамара Семеновна любит «Птичье молоко», а тут как раз попались свежие. Обычно они пили чай с «юбилейным» печеньем, которое она держала в маленькой вазочке. Обычно – это каждый месяц в течение полугода. А всего знакомы год, с прошлой зимы. В общем, ему уже было неловко злоупотреблять гостеприимством и приходить без гостинцев.
Деревянное одноэтажное здание окружал заснеженный яблоневый сад. Библиотека была выкрашена в тот же небесно-голубой цвет, что и милиция, но почему-то это ее совсем не портило. Может быть, резной фасад выручал – какой-то умелец постарался пятьдесят лет назад, и в райцентре появился свой шедевр деревянного зодчества. Иван Ильич любил это место, особенно весной, когда яблони расцветали, а воздух становился прозрачным и сладким. Наверняка Тамара Семеновна испытывала схожие чувства, иначе как еще объяснить присутствие такой женщины в приморской глуши?
Миновав маленький тамбур, он без стука вошел внутрь. Рабочее место библиотекаря находилось в глубине просторного зала; чтобы встретиться с хозяйкой, нужно было протопать по деревянному полу добрых двадцать шагов. Иван Ильич шел мимо стеллажей с книгами, вдыхая их ни на что не похожий запах. Из высоких окон лился свет, в воздухе кружились пылинки – тишину нарушали только его собственные шаги да тиканье старых часов на стене. И вот так всегда – ни одна молодая зараза просвещаться не хочет, только старики ходят.
За столом библиотекаря было пусто. Иван Ильич нерешительно потоптался на месте, а потом крикнул:
– Тамара Семеновна?
– Иду!
И через минуту она действительно появилась: хлопнула где-то невидимая дверь, и вошла Тамара Семеновна с охапкой дров. Как всегда, подтянутая, собранная и красивая. Такая красивая, что при знакомстве он оробел, но она сразу дала понять: я – библиотекарь, вы – читатель. И точка. И слава богу, а то после полугода в деревне Иван Ильич слегка ошалел от женского внимания и с дамами держался весьма настороженно, даже заносчиво. А тут наконец нормальная женщина, на своем рабочем месте, и ничего ей от него не надо, лишь бы книжки не портил да сдавал вовремя.
– Давайте, помогу вам, – спохватился Иван Ильич.
– Не нужно, спасибо, – она сбросила дрова у небольшой печки и аккуратно стряхнула опилки со свитера. – Долго вас не было.
– Вроде ничего не просрочил. С прошедшими вас! – он протянул ей конфеты.
– Спасибо. У меня и чайник как раз вскипел.
Она скрылась за стеллажами, а Иван Ильич снял пальто и повесил на спинку стула. Было прохладно: батареи плохо прогревали просторное помещение, и в морозы приходилось топить печь. Тамара Семеновна оставляла вещи где-то в подсобке, там же хранился электрочайник и дрова. Он в закулисье библиотеки никогда не заглядывал и даже не знал, где находится эта самая невидимая дверь. Хозяйка всегда появлялась словно из ниоткуда.