Хождение по трупам
Шрифт:
— Все о’кей! Все о’кей, мистер!
И дверь захлопнулась, и машина тронулась с места, медленно очень, словно пассажир все еще смотрел на нас, и тут я опять полетела вперед после его рывка, шагов пять сделала, спотыкаясь и упав на колено, больно стукнувшись обо что-то головой — о чей-то бампер. И такой прилив ярости испытала вдруг от этого пренебрежительного рывка, от унизительного падения, что будь у меня пистолет в тот момент, разрядила бы в него всю обойму, не задумываясь о последствиях. И когда он поднял меня опять рывком, одной рукой, и толкнул к своему “Форду", об который я ударилась тоже, спиной на сей раз, только выдохнула,
— Е…ный пидор!
И по нему поняла, что он меня сейчас убьет прямо здесь — и плевать ему на Ленчика, и Мэттьюз не успеет на подмогу. Правда, в лице его — здоровенной ряхе с перебитым носом, толстыми мясистыми губами и чугунными глазами — не изменилось ничего, но кулаки сжались так, что судорога по нему рванула, и разжались тут же. И когда он шагнул ко мне, я — не от смелости великой, а просто от безвыходности — выбросила вперед ногу, как учили когда-то, уже в момент удара увидев, что из-за тесноты брюк и его роста в пах не попаду. Но он все равно согнулся, когда узконосый ботинок врезался гулко под колено, и я, отведя ногу, снова собиралась ударить, рассчитывая попасть в лицо, и тут меня схватил кто-то сзади за руку и воротник куртки, дергая на себя.
— Во сучка! — раздалось сзади: по-русски сказали, и я трепыхалась вяло, когда меня опять дернули назад, ударяя спиной об машину. — Во сучка, а, Серый? — повторил с насмешкой голос. — Говорил старшой, что вдвоем надо ехать, а ты понтовался. Сейчас бы она тебя завалила тут, в натуре, только так. Ты как сам-то, Серег?
А тот, разогнувшись, наступил сморщившись на ту ногу, в которую я попала, поднимая глаза на улыбавшегося кореша, прижавшего меня одной рукой к джипу.
— Я нормально, братан. А эта сейчас ответит за все — сейчас приедем и побазарим с ней за жизнь…
И я как-то обмякла сразу, не пытаясь вырываться, став даже меньше ростом — понимая, что второй ждал в машине, откинул сиденье, и не включал внутреннее освещение, и лежал, и Мэттьюз его не заметил просто. И что предчувствие меня не обмануло — и не зря я не поверила Мэттьюзу насчет того, что этот Вагин приехал сюда один, мне даже Кореец рассказывал как-то, что на любое дело лучше ездить вдвоем, чтобы кто-то подстраховывал. И сложилась пополам, когда кулак врезался мне в живот, и упала на колени, слыша сквозь туман:
— Не здесь, Серега. Давай ее в тачку — в мотеле разберешься…
И вслед за этим слышу уже наигранно-веселый голос:
— Проблемы, мужики?
…Знаешь, я в такой ситуации была в первый раз в жизни. В первый раз меня толкали вот так и швыряли, в первый раз я ударила кого-то, в первый раз ударили меня. Нет, конечно, мне ведь дал пощечину кронинский телохранитель — но не так, как сейчас, не в живот, не изо всех сил, так что я просто упала на колени и застыла, не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть. И в происходящем я больше не участвовала — я просто присутствовала как неопределенный предмет, нечто неодушевленное. Как видеокамера, стоящая равнодушно в углу, позволяющая брать себя в руки, кидать, подбрасывать, даже разбивать — и все это время бесстрастно и тупо записывающая происходящее.
Вот и я “записывала”, не издавая при этом ни звука, ко всему относясь безучастно. “Записывала”, как меня приподняли за шиворот, снова ударив спиной о джип, о пассажирскую дверь. И слева от меня, тоже прижавшись к джипу, стоял тот, кто вышел из машины, а прямо передо мной был тот, кто меня ударил, он боком был ко мне, а лицом к нему, шагах в пяти, стоял вышедший из-за машин Рэй.
— Проблемы, мужики?
Звук я тоже записывала, с этим все было в порядке.
— Скажи ему, чтоб валил! — бросил Вагин тому, кто меня держал, и тот, выглянув из-за меня, медленно процедил оскорбительное “фак офф”, что значит “отъе…сь” по-русски, — и я не видела его лица, я вообще ни на кого конкретно не смотрела, но, когда прослушивала и просматривала “запись” потом, готова была поклясться, что он это говорил, гордясь своим знанием американского разговорного.
Потом тишина, потом снова голос того, кто слева:
— Может, волыну ему показать, Серый? Или номер тачки запомнит? Нам самим сваливать надо, че здесь торчать!
— Скажи, что баба с нами — и пусть уе…вает!
— Фак офф, мэн, наша девка! Ну че, не понял?! — Вторая фраза уже по-русски, а третья Вагину: — Серега, а может, это тот пидор, что пацанов завалил?
Поздновато спохватились, неужели думали, что это случайно вышел откуда-то американец и решил заступиться за непонятную девицу, не боясь двух здоровенных и агрессивных детин?
У Вагина рука нырнула под пиджак, и тут “камера” зафиксировала впервые Рэя, без оружия, с улыбкой на лице. Этакий вестерн, дуэль, в которой хороший все равно выхватит оружие быстрее, чем плохой. А потом в “объектив” попала рука, уже выскочившая из-под пиджака с пистолетом, и выстрел, и падающий Вагин, так и не успевший поднять ствол, и несильный удар мне сзади в голову чем-то железным и полушепот-полукрик:
— Завалю, сука! Скажи своему, чтоб кинул волыну — или завалю!
И рука на волосах, то есть на парике, и что-то просвистевшее совсем рядом, в миллиметре перед носом, и непонятный звук слева, и что-то мягкое, и липкое, и вязкое, хлестнувшее по моему лицу и поползшее вниз по нему.
И “камера” выключилась, и я ожила, дернувшись от тихих слов:
— Беги, Олли, быстро! Мой “Торус”! Ключи!
И поймала с ловкостью профессионального бейсболиста брошенную мне связку, чуть ее не выронив правда, и кинулась прочь от клуба, в ту сторону, куда показывал Рэй, проскочив сквозь стоянку на боковую улочку, запаниковав на бегу, что направляюсь не туда — хотя он мне накануне двадцать раз объяснил, куда поставит “Торус”. И как-то по-дурацки открыла его с другой стороны, слева, да и в замок попала с трудом, и рывком переместилась за руль, потом уже поблагодарив Бога, что в американских машинах нет коробки передач, что скорости переключаются рычагом на руле, и потому переднее сиденье сплошное, и потому не застряла я там, не потеряла времени. И уже через полчаса, и только благодаря включившемуся автопилоту, подъехала к дому.
Я сидела в машине какое-то время, тупо глядя перед собой, но ничего не видя, и ничего не слыша, и не зная, зачем я здесь сижу, — до тех пор, пока зачем-то не посмотрела в первый раз на себя в зеркало и не увидела какие-то потеки на щеке. И медленно, со скрипом тронулись с места застывшие шестеренки мыслей, судорожно пытающихся найти ответ на вопрос, откуда эти пятна, — и, когда память, упрямо помолчав, как зависший компьютер, наконец выдала ответ, я даже не успела открыть дверь. И не успела подумать о том, что хорошо, что вечером я ничего не ела — легче будет отмыть салон…