Хождение за два-три моря

Пелишенко Святослав

— Бойкое место бабки выбрали, — одобрил Сергей. — Каждое судно — потенциальный покупатель. Тут бы еще пивной ларек…

Но пива не было. Не считая «Гагарина», не было и судов-покупателей. На раскаленном бетоне застыли фигуры торговок. Обмотанные платками, безликие головы женщин в своей неподвижности напоминали сфинксов. В храмовом пролете шлюзовых ворот стоял белый огонь реки. На секунду мне почудилось, что это Нил, Древний Восток, Египет…

— Почем помидоры… Что?! — Наваждение развеялось сразу. Храм снова стал шлюзом, Нил — Доном. Мумия торговки поклонялась единственному древнему богу — золотому тельцу.

— А так, ще б купить? — Даня перешел на жаргон одесского «Привоза». Бабка, напротив, говорила правильно, чуть старомодно.

— Давеча и по три рубли торговала. Ничего, берут. Помидоры-то знатные!

Она не уступала ни копейки. Я взял арбуз, десяток помидоров — действительно «знатных», благородно-матовых, крупных — скрепя сердце рассчитался…

— Ну, хозяйка, вы своей выгоды не упустите!

— Это верно, — согласилась женщина. — Для того и живем.

Она сказала это так убежденно, так внушительно и кратко, что мы поняли: человек изложил твердый, давно сложившийся взгляд на жизнь.

Подошел Данилыч. Вид у него был усталый.

— Снимаемся! Прошлюзуют! Они таких документов, как у нас, и не видели…

— Не так страшен шлюз, как его малюют… — резюмировал я. Все согласились. Только Данилыч почему-то беспокойно оглядывал реку и вздыхал.

Вскоре после шлюза показался Константиновск.

— Очень сильно купаться хочется, — капризно сказал Даня, разглядывая в бинокль местный пляж и пляжниц. Данилыч сделал вид, что плохо слышит. Повторялась история Мелиховской.

— По До-ну гуля-ет… — затянул было Сергей, но тут в воздухе пронеслось что-то плоское, красное…

Как пишут в романах, «никогда еще наша история не была так близка к завершению».

— …Матрац сдуло! — радостно закричал Даня и выпрыгнул за борт.

Мелькнули ноги судового врача. Увлеченный цепной реакцией прыжков, я вдруг тоже оказался в воде. Три фонтана брызг взметнулись одновременно. Я вынырнул и с ужасом увидел, что яхта быстро удаляется, а на палубе никого нет.

— Он тоже… ой, не могу! Он тоже ж выпрыгнул! — отплевываясь и по-собачьи подгребая, захохотал Даня. — Батя, ты где? Батя!!

Рядом всплыла кепка. За ней показалась макушка Сергея. Оценив ситуацию, судовой врач открыл рот, в который незамедлительно полилась донская вода.

— Счебубы… тпфу… чего ты ржешь?!

— Смешно, — Даня вдруг замолчал, вытаращил глаза и с отчаянным криком «батя!» нырнул, я за ним. В желтовато-голубой воде поднимались белые пузыри. Больше ничего не было.

— Вот он! — когда мы всплыли вторично, нервно хохотал уже Сергей. Неуправляемый «Гагарин» описывал дугу. Теперь он шел поперек течения. За кормой на лине болтался спасательный круг. В ореоле брызг мелькала голова шкипера.

— Сейчас врежется! — Яхта неслась к пустынному левому берегу. Я зажмурился. Сейчас будет треск… треск…

Треска не было. Я открыл глаза. Не дойдя до берега, яхта села на мель. Мотор работал вовсю, но «Гагарин» не двигался. Мы увидели, как Данилыч взбирается на борт.

— Да тут мелко! — Сергей встал на ноги. Течение вынесло нас на отмель. Рядом, у песчаной косы, болтался злополучный матрац.

— С ума со-шли! — четко, как бы отдавая команду, прокричал в рупор капитан. «Гагарин» сполз с мели, развернулся и стал на якорь. Данилыч вновь, на этот раз неторопливо, покинул яхту и поплыл к нам.

— Вот так и возникают суда без экипажа, — резюмировал Сергей. — «Летучий голландец» на Дону!..

— Ничего, вот оно… все хорошо, вот оно… — отдуваясь, повторял Данилыч. — Я так и думал…

— Чего ты думал? — подозрительно спросил Даня.

— Ничего. Хотели купаться — купайтесь…

— Нет, ты договаривай!

— Ну ладно, — сдался капитан, и я вдруг почувствовал: я знаю, что сейчас последует. — Опять «Мечта» появилась. Мне на шлюзе сказали. Капитан, говорят, в черном свитере.

В фуражке с крабом, пижон, ходит.

— М-да… — после короткого молчания протянул Сергей. — Это уже мистика.

— Я так и знал: что-то случится. Вот оно и случилось, — с явным облегчением закончил шкипер. — А теперь, я имею в виду, отдохнем…

Во всяком случае, на сей раз «Гагарин» был обязан «Мечте» отдыхом. Мы огляделись. Город Константиновск нежился за рекой. Здесь, на нашей стороне, было удивительно тихо. Скат песка плавно спускался к воде. Выше начиналась трава, сухой кустарник, за ним — неожиданно влажный, свежий лес. Светло-голубая протока разрезала лес, открывала его взгляду — и уходила, терялась в путанице зелени, в желтых мысках.

Даня, сладострастно мыча, зарылся в сухой, пропитанный солнцем песок. На лице мастера по парусам застыло глуповатое выражение счастья. Сергей, перейдя вброд протоку, скрылся в молодом лесу и оттуда неразборчиво кричал нечто радостное. Я бродил по отмели. Наивно копируя речную рябь, песок на дне слежался твердыми барашками. Когда я наступал на крошечный подводный бархан, он оживал, песчинка за песчинкой уходил из-под ног, норовил засосать в свою сантиметровую глубину. Казалось, какие-то мягкие зверьки возятся под ногой, щекочут, стараются подрыть стопы неведомого им Гулливера, повалить и потом связать, опутать теплыми нитями течения. Я делал вид, что побежден, и падал в воду.

Эпизод с купанием и «Мечтой» уже забывался. Как всегда после очередного явления «Попандопуло», я быстро перестал верить в его существование. Светлый жар летнего полдня был чужд мистике; а верней, в нем самом, в удивительной красоте Дона чувствовалась тайна куда более важная. Начинало казаться, будто я чем-то ей обязан, что-то немедленно должен угадать; и когда, покинув место отдыха, «Гагарин» двинулся дальше, это далекое от безмятежности чувство только усилилось. За Константиновском холмы отошли в сторону, река петляла по широкой долине, и Дон, кажется, еще похорошел. На крутых поворотах фарватер вплотную прижимался к берегу. Палубу накрывала тень, в нескольких метрах у борта проходили узловатые корни деревьев, выползшие из глинистой почвы. В таких местах русло сужалось, мощное течение рождало воронки, «Гагарин» плелся со скоростью провинциального пешехода. А за поворотом снова открывались широкие, стоячие плесы, их выпуклая поверхность сверкала белой ртутью, лесистые острова разделяли ложе реки, и Сергей, сверяясь с картой, каждый раз говорил: