Хождение за три моря
Шрифт:
Некоторых оставляли у себя, других отправляли в детские приемники.
Младенцы были разных калибров и национальностей, поэтому подумать о том, что все они – дети одной матери, никому бы даже в голову не пришло. Решили, что это новорожденные из смытых роддомов.
Маленького мальчишку-грудничка нашел и Вальтер Теодорович Шульц, русский немец. И назвал младенца Генрихом, в честь погибшего сына.
Вальтер Теодорович спасся самым что ни на есть простым способом – в лодке. Дело в том, что отец Генриха очень любил греблю в любых ее проявлениях. Во время наводнения шестидесятилетний господин Шульц катался на лодке в Поздняевском городском парке культуры и отдыха, рассказывая Берте Сигизмундовне Брудерсдоттер-Сикорской, пожилой даме, с которой он дружил давно и крепко, о своем сыне, который оригинальным способом сел в кресло мэра. Волна, накрывшая город
Поздняев, подхватила лодку с пожилыми людьми и понесла с такой скоростью, что Вальтер Теодорович и позабыл о своей любви к гребле.
Вечером того же дня впереди показалась суша, и уже к ночи Вальтер
Теодорович и Берта Сигизмундовна добрались до берега. Первое, что попалось им на глаза, – это тельце грудного ребенка. Пуповина была оборвана, ребенок базлал во весь голос.
– Ой! – вырвалось у Берты Сигизмундовны.
– Спокойно, будет жить, – помимо воли вырвалось из Вальтера Теодоровича.
Этот младенец и заменил Шульцу сына.
Гуляевский речной порт как-то вдруг превратился в порт морской, да еще и в одну из важных транспортных артерий. Через него поступали продукты, медикаменты, сырье и прочая для Урала и Западной Сибири.
Глава Гуляевского речного порта Виктор Владимирович Винокрадов радовался: ну вот, наконец-то! Наконец-то для его деятельной натуры появился соответствующий фронт работ.
Однако в это утро его ничего не радовало. Во-первых, штормило.
Во-вторых, К-20, отправившийся вчера за радиобуем, до сих пор не вернулся. В-третьих…
Звонок вывел Винокрадова из оцепенения.
– У аппарата, – пробурчал он в телефонную трубку.
– Виктор Владимирович, прибыли, – почти женский голос Жяукявичуса, капитана К-20, прозвучал почти как песня. – У нас непредвиденное обстоятельство…
– В чем дело? Что-то с катером?
– Да нет, что ему будет! – Жяукявичус хмыкнул. – На буе этом девка плыла. Она утверждает, что ей нужно в Питер.
– А чего, там тоже наводнение случилось?
– Не знаю… И еще… – Голос капитана стремительно остыл и стал почти мужским. – У нас тетя Лана пропала.
– То есть как это? – Лысина Винокрадова встала дыбом.
– А вот так. Как только к ней привели эту, с буя, она уложила ее в свою койку…
– “Она”, “ее”… Кто кого уложил?
– Тетя Лана уложила эту… потерпевшую, а сама ушла на камбуз и заперлась. Утром начали туда ломиться – ни ответа, ни привета.
Взломали камбуз, а там никого. А заперто изнутри.
– Вечно у тебя что-нибудь… – севшим голосом пролепетал Виктор
Владимирович. – Милицию-то вызвал?
Оперативные мероприятия по розыску без вести пропавшей гражданки
Анисимовой Ланы Сергеевны никаких результатов не дали, и всеми было решено, что она оказалась за бортом. Родных у нее все равно не было.
Гражданка Мухаметшина Гера Романовна, как выяснилось, раньше проживала в городе Зарайске, в том самом, смытом в первую очередь.
Там никого в живых не осталось. (И никто даже не подозревал, что жила Гера не в самом Зарайске, а на пике прекрасного чувства.) Ей была оказана разовая материальная помощь в виде одежды и белья, а также единовременное пособие в размере полутора тысяч рублей для того, чтобы уехать в Петербург, к родственникам мужа.
Бедная вдовушка!
Молодая пара весело топала по широкой аллее домой. В
Троицке-Посадском, городе, расположенном на берегу Среднего моря, была промозглая, пасмурная погода, но эти двое шли так, будто вокруг них не дождь моросит, а жарит солнце.
Плохая погода пришла сюда позавчера днем, с рейсовым автобусом из
Перми, откуда до Троицка было триста восемьдесят километров.
Впрочем, эти двое ничего не знали про атмосферные фронты.
– Маленький остров в Карибском бассейне, – напевала приятным глубоким голосом девушка.
– Жрать хочу! – пробасил парень с огромной курчавой шевелюрой, перебивая жену. Он был наполовину негром.
– Вот еще. – Его жена тоже походила на негритянку, однако негритянкой не была. Просто в ее ауре чувствовалась энергия чернокожей женщины, какой-нибудь джазовой певицы или африканской танцовщицы. А так она была обычной русской девушкой. – Власти воруют, народ голодает… – продолжила она петь. – Некоторые мышей ловят и лапой умываются.
– Ага, – согласился мулат. – Хороши также побеги молодого бамбука.
Помнишь, со мной в общаге кришнаит жил? Так вот, к нам в институт абитуриентик один приехал, его в нашу комнату подселили. Ну, мы его и припрягли готовкой заниматься. Варил он, кстати, клево, просто гастрономический оргазм какой-то…
– Боб… – осуждающе протянула белая негритянка.
– Да чё я-то? – пробасил Боб. – Ну, короче, прихожу я как-то домой, в смысле – в общагу, а этот, который абитуриент, тоскует. Я говорю: чё квёлый? А он говорит, что пришел тут напарник мой, кришнаит, и есть просит. А наш новенький только что борщ сварил. Кришнаит говорит: пахнет вкусно. А ты пробовал, когда варил? Абитуриент говорит: да, пробовал. А кришнаит ему: ну и ешь теперь сам. И ушел.
Во гад, да? У них же, у кришнаитов, прежде чем приступить к еде, надо сначала Кришне предложить, а пробовать при готовке – Кришна упаси.
– А дальше что? – спросила жена.
– А дальше…
И тут эти двое увидели Геру. Она смотрела на парочку жадными глазами, сидя на скамейке в парке. Муж отреагировал первым.
– Роза, смотри. Девочка, тебе хлебушка дать? – без обиняков спросил он у Геры.
– Боб! – одернула его жена.
– А чё она так смотрит? Девочка, тебя покормить?