Хозяин Колодцев (сборник)
Шрифт:
Сделалось тихо. Кто-то недоуменно вертел головой, кто-то сидел, выпучив глаза, будто увидев на стене перед собой Королеву наездников.
— Моя мать тоже в покоях служила, — сказал жилистый парень после длинного, очень длинного молчания.
Все уставились на него, как будто он признался в пристрастии к человеческому мясу.
— И у меня, — неожиданно признался мальчик. — А когда я родился, ее выгнали.
Все взгляды переметнулись на мальчика.
Юстин понял, что ему холодно. Что мурашки дерут
Кто-то беззвучно спрашивал и надеялся получить ответ. Кто-то взглядом искал поддержки. Кто-то оценивал, кто-то примеривался.
Кто-то ничего не понимал, но таких было меньшинство.
— У меня, между прочим, тоже Краснобровый — отец, — медленно сказал тонколицый парень, предсказатель несчастий. Жилистый обладатель серьги свирепо вскинул голову:
— А ну, у кого мать в покоях служила — поднимите руки!
Мальчик поднял руку сразу. И тучный юноша — тоже; прочие смотрели на жилистого, напряженно решая для себя, а стоит ли признавать за ним право распоряжаться.
Наконец тонкогубый хмыкнул и поднял руку. И сразу пошли вверх, одна за другой, еще восемь или девять рук; жилистый пересчитал. Всего рук оказалось двенадцать.
— А ты? — жилистый обернулся к Акиру.
— А у меня мать никогда из дома не выезжала, — сказал Акир одними губами, и смуглое лицо его сделалось желтым. — А отец мой — охотник… Белку в глаз бьет.
Жилистый нехорошо усмехнулся. Взглянул на Юстина:
— А ты? Где твоя матушка Краснобрового повстречала?
— Вранье! — выкрикнул Акир, но жилистый не обратил на него внимания.
— Моя мать умерла, — сказал Юстин. — Давно.
— А ты? — жилистый обернулся к парню, сидевшему напротив и тоже не поднявшему руки, а потом к следующему; как-то незаметно смирившись с тем, что жилистый имеет право задавать вопросы, ему отвечали. Трое, как Юстин, не помнили своих матерей, у одного мать была маркитантка в обозе, а у еще одного мать была крестьянка, нарожавшая мужу одиннадцать детей, и все, минуй нас несчастье, живы-здоровы…
— Братишки, — с нехорошим смешком сказал тонкогубый вестник несчастья. — Ну и рожи, покусай меня эльфуш. Что, и этот, — он кивнул в сторону тучного юноши, — и этот тоже — мой брат?
И щелкнул пальцами, будто сбрасывая со стола домохранца — жест, означающий крайнее презрение.
— У меня отец охотник, — тихо сказал Акир.
— Ага, — хмыкнул тонкогубый. — Расскажи это той жирной жабе.
Юстин сжал виски ладонями, но легче не стало. Он понял, давно понял, о чем говорили жилистый и тонкогубый. Он понял — и даже поверил.
Рекрутчина, вороны, страх. Вот что вспоминается при слове «Краснобровый».
«…Я брошу монетку, и никто
Дед — знал? Вряд ли.
— Понимаешь, — сказал Акир жилистому, очень серьезно сказал, без тени рисовки. — Я лучше буду верить своей матери, нежели какой-то жабе. Может быть, ты поступил бы по-другому — твое право…
Юстин понял, что незаметно для себя теребит пластырь на руке и уже треть его раздергал бахромой.
— Да сколько хочешь, — равнодушно отозвался жилистый. — Верь… Только вопрос весь не в том. Вопрос, братишки, вот в чем — на кой ляд нас собрали? В бане попарить?
— Прикончить, — с непонятным удовольствием сказал тонкогубый. — Так всегда делается. Когда свергают князя, то и детишек всех под нож — чтоб, значит, диначтию сменить начисто.
— Династию, а не диначтию, — шепотом сказал Юстин.
— Чего? — тонкогубый прищурился.
— Династию, — сказал Юстин. — А не диначтию.
— А ты откуда знаешь, ублюдок?
— От ублюдка слышу, — Юстин даже чуть-чуть усмехнулся. — Говорят: «Золотарь трубочиста пятнышком попрекает».
— Ты, может быть, даже грамотный? — после паузы поинтересовался тонкогубый.
— Может быть, — сказал Юстин.
— А-а, — тонкогубый отвернулся, будто потеряв к Юстину интерес.
— Ребята, — сказал Акир, окончательно растерявший всю свою браваду. — Ребята… Ну не может так быть. Не бастард я. И ты, — он ткнул пальцем в того парня, чья мать была крестьянкой и вырастила одиннадцать здоровых детей, — ты тоже… И ты, — Акир обернулся к Юстину. — Что же ты веришь так легко, что твоя мать…
И Акир запнулся. Смуглое лицо его сделалось медным из-за прилива крови.
— А то ты не знаешь, как это бывает, — сказал в наступившей тишине веснушчатый парень лет двадцати. — К нам на хутор Краснобровый ездил, как к себе домой. Кто из девок понравится — готово, родителей не спрашивает и колечек не дарит, тут-таки и свадьба на один день…
Акир замотал головой:
— Нет. Моя мать из дому не выезжала даже… Мой отец — охотник!
— Охотник, — хмыкнул тонкогубый. — Большой охотник до баб.
Акир вскочил и кинулся на тонкогубого; кто-то бросился разнимать, но по несчастной случайности получил в нос, разозлился и включился в драку на правах участника. Пролилась первая кровь; Юстин отошел в сторону, взял ведро с водой, стоявшее у порога, и опрокинул на дерущихся.
На него окрысились:
— Дурак! Домохранец вонючий!
Драка сменилась перебранкой. Юстин смотрел, как Акир вытирает разбитый нос, как у веснушчатого стремительно заплывает глаз, как жилистый, бранясь по-черному, пытается отжать полы мокрой рубахи — а перед глазами у него стояли яблоки, медленно валящиеся в высокую траву одно за другим.