Хозяин Колодцев (сборник)
Шрифт:
И девочка, обомлев, подошла.
Происходившее потом вспоминалось ей долго и часто.
Осунувшееся, незнакомое лицо Равары с волосами, затопившими всю подушку; кровь на простыне, огромный, как глыба, живот, крик, от которого кровь стынет в жилах. Младенец шел ножками вперед — в какую-то минуту девочка увидела, как мертвенно побледнела мать Вики:
— Ты… спасай Раварку, она потом другого родит… Не выйдет он сам… Не-е…
Ноздри Большой Фа раздувались, руки ее были по локоть в крови, и окровавленные пальцы сжимали красное яблоко:
—
Девочка смотрела.
Большая Фа приговаривала и шептала, обращаясь попеременно то к Раваре, то к ребенку; мать Вики придерживала роженице голову, а служанка стояла наготове, подавая Фа некие страшные, прокаленные на огне инструменты. Девочка смотрела, мокрая от пота, забывшая дышать; по команде Фа мать Вики подалась вперед, нажимая локтем Раваре на живот:
— Ну, доченька! Ну немножко! Работай, ну!..
Девочка пошатнулась, и, чтобы не упасть, ухватилась за стену. Равара глухо взвыла.
— Здрасте, — вдруг ласково сказала Фа.
Девочка подалась вперед.
На руках повитухи лежало красное, мокрое, с трубочкой пуповины создание; миг — и оно завопило, тонко и взахлеб. Равара последний раз напряглась, выпуская из себя еще что-то — девочка не разглядела.
Сразу всем нашлась работа. Девочке сунули в руки кувшин с теплой водой и велели поливать; она потрясенно смотрела на человекообразное создание, на вопящего червячка со слипшимися на макушке волосиками, болтающимся обрезком пуповины и сморщенным багровым личиком; потом она поняла вдруг, что это мальчик. Мальчик, самый настоящий мальчик, такой же, как Вики, как Йар, он вырастет и сделается мужчиной…
Фа, склонившись, что-то ласково объясняла Раваре; мать Вики, скорчившись, сидела у изголовья:
— Ай, Фа… Ай, святые духи, что ж мне тебе сделать… Чем отблагодарить… Ногами ведь шел, думала, не разродится…
Служанка скалила зубы, споро заворачивая младенца в приготовленные пеленки:
— А здоровый. А тяжелый. Что вы там говорили-то…
Девочка молчала.
Потом комната как-то сразу заполнилась людьми; Равара слабо улыбалась, Кааран плакал, размазывая слезы по лицу, и все норовил выхватить младенца у прогоняющей его служанки; на затылок девочке опустилась жесткая ладонь:
— Молодец.
Он подняла голову; Большая Фа смотрела без насмешки:
— Не струсила. Побелела только, а так — ничего… Ничего страшного в этом нет. Закон таков… Я вот пятерых родила, да ни один до своих детей не дожил. Может, хоть Раварина парня судьба сбережет…
Все дети так родятся; девочка вспомнила кровавое поле из своих кошмаров. Горы мертвых, изувеченных мужчин; каждого из них рожала женщина. Рожала вот так, как Равара; если бы они только знали…
Она всхлипнула. Рука Большой Фа ласково, ободряюще потрепала ее по загривку.
По вечерам Игару казалось, что его ноги сносились, истерлись до самых колен. Его дорога в который раз началась сначала; он шел, будто муравей по
И каждый, первый же встречный путник знает, в какой стороне Пещера. Знает — но вовсе не обязательно скажет, а, скорее всего, насупится, подозрительно сверкнет глазами, плюнет под ноги и молча продолжает свой путь…
В предгорном городе Важнице живут лучшие в провинции резчики по камню. Лес и камень — вот чем здесь промышляют, и от нелегкой жизни лица здешних жителей кажутся деревянными, а души — каменными…
А туда, где Пещера, никто не ходит. Только вот у Игара нет другого выхода.
Дабат.
Пещера оказалась на самом деле переплетением многих пещер — вода, струившаяся здесь веками, промыла в теле горы обширные, неправильной формы пустоты; на единственной дороге, соединяющий Пещеру с остальным миром, денно и нощно дежурил сторожевой пост. Жалование солдатам шло из общинной казны — поселок Утка тяготился страшным соседством. Поселок не в состоянии был ни Пещеру убрать куда подальше, ни самому убраться подобру-поздорову — а потому просто платил солдатам. Дорого платил, чтоб ни крыса не могла проскользнуть мимо поста, разве что в специальной закрытой и осмоленной повозке, сопровождаемая на почтительном расстоянии судьей и врачом из города Дневера, славящегося ремеслами…
Вот уже несколько часов Игар лежал, не смея поднять головы.
Часовые не дремали; минутное ротозейство на этом рубеже могло обойтись слишком дорого. Известно ведь, что узники Пещеры спят и видят, как бы побольше здоровых, вольных людей утянуть за собой в свою смрадную могилу. Известно, что и среди этих самых здоровых находятся порой безумцы, желающие проникнуть в стан болезни и разыскать среди обреченных отца или сестру, жену или сына…
Игар шел в Пещеру за женщиной по имени Тиар.
Косая старуха, жившая в крайнем от дороги доме, хранила множество тайн. Она одна осмеливалась приближаться к осмоленной карете, в очередной раз везущей жертву болезни к месту заточения и неминуемой смерти; она одна не боялась заразы и потому хранила не только имена узников, но и некоторые мелкие памятные вещи, которые можно просунуть в неширокую щель.
Старуха взяла с Игара три золотых монеты и сообщила, что кольцо с зеленым камушком когда-то принадлежало женщине по имени Тиар — так, во всяком случае, это имя расслышала старуха. Женщина выбросила кольцо, чтобы оно послужило знаком разыскивающим ее родичам; Игару безделушка не сказала ничего. Он определил лишь, что у носившей его женщины были тонкие пальцы.