Хозяин Колодцев (сборник)
Шрифт:
— Готов предоставить вам покровительство, — выдавил я наконец.
Моя собеседница прищурилась:
— Спасибо. Только, боюсь, вам придется подумать в первую очередь о себе. Я, как мы оба знаем, всего лишь орудие, удочка, а рыбак в этом деле — вы… Что будете делать, когда «мастер камушков» объявит на вас охоту?
— Вы перепутали, Ора, — сообщил я мягко. — У меня Заклинание Кары, а значит дичью автоматически становится тот, на кого я рассержусь.
Охота…
Я
Легкое поскрипывание пола заставило меня застыть на месте.
Ора Шанталья стояла на пороге. Впервые я увидел ее не в черном, а в белом — в ночной сорочке. Волосы цвета выбеленного хлопка, бледное, будто посыпанное мукой лицо — увиденная глазами зверя, женщина походила на плывущее в небе облако.
Мои усы встопорщились. Шерсть встала дыбом; перекидываться в присутствии свидетелей было все равно, что публично справлять нужду.
— Я тут заснуть не могу, — сказала Ора как ни в чем не бывало. — Все думаю, как выбираться из истории, в которую вы меня втравили…
Я попятился, не сводя с нее глаз. Вкус крови во рту потерял свою изысканность — теперь это был просто резкий, бьющий по нервам вкус.
— …и знаете, до чего я додумалась, Хорт?
Я отступил еще на шаг.
Там, где секундой раньше была Ора, теперь струился по ступенькам маленький черный хорек. Самочка, как моментально подсказал мне нюх.
Зверька скользнула в лопухи под крыльцом. Не успев ни о чем подумать, я нырнул следом.
Лопухи смыкались перед моим носом. К запахам земли и листвы — и запекшейся крови — добавлялся, перешибая их, тонкий запах бегущей впереди зверьки.
Лопухи смыкались — и сразу же распахивались передо мной, смыкались и распахивались, будто нескончаемые зеленые портьеры. Роса умывала морду, смывала кровь, залепляла глаза; тяжелые капли росы падали с потревоженных стеблей, вкус крови растворился во вкусе росы — но даже роса не могла заглушить запаха бегущей впереди зверьки.
Я заурчал. Я прибавил ходу; мы вылетели на огород, сдвоенным вихрем пронеслись по грядкам и просочились через дыру в заборе. Еще немного, пел во мне чужой радостный голос. Еще немного…
Ее хвост лизнул воздух всего в нескольких волосках от моего носа. Сердце, и без того колотившееся в невозможном для человека ритме, подпрыгнуло, как издыхающая рыбка. Дивный запах захлестнул меня с головой; я на секунду оторвался от земли, приземлился прямо на зверьку, прижал ее к земле передними лапами и убедительности ради ухватил за ухо.
Зверька взвизгнула — я держал ее крепко. Зверька засопела, заскулила, разразилась потоком бранчливых и одновременно нежных звуков — и вдруг выросла до размеров горы; ошалевший
Я скатился прочь — в высокие стебли какого-то злака. И там, отползя подальше, перекинулся тоже; я был весь мокрый от росы, а одежды на мне не было никакой.
Ора смеялась. Валялась по земле, нещадно сминая чье-то поле, и хохотала во все горло.
Занимался рассвет.
В темно-каштановых глазах сияли апельсиновые искры. Ора Шанталья завтракала — как ни в чем не бывало; ее черное платье растеряло большую часть своей строгости и, отхлынув от шеи, позволяло видеть ямочку между ключицами.
Это ямочка бесила меня. Мне до одури хотелось прикоснуться к ней, и куда бы я ни смотрел и о чем бы ни думал — взгляд мой и мысли возвращались к треклятой ямочке. К совершенно незначительной, казалось бы, детали Ориного тела.
Орин рот с вечно опущенными уголками теперь улыбался. И время от времени, приоткрываясь, являл миру безукоризненную белизну зубов.
…Там, на поле, остались помятые стебли неведомого злака. Вряд ли они когда-нибудь поднимутся; это тем более обидно, что посевы пострадали, в общем-то, ни за что. Ничего особенного между мною и Орой не случилось; сперва она хохотала, потом я скрипел зубами, глядя, как она бежит обратно к дому — подхватив подол сорочки, чтобы не путался под ногами. И в движениях бегущей женщины нет-нет да и проскальзывало что-то от легкой зверьки, соблазнительной самочки хорька. А я скрипел зубами и смотрел ей вслед — потому что погоня по полю, столь естественная для хорька, в исполнении голого аристократа выглядит странно…
Потом по несчастному злаку катался уже я — бранясь на чем свет стоит от злости на себя, от стыда и разочарования. И только мысль о том, что в таком виде и состоянии души меня застанут поселяне, заставила меня подняться на ноги и, по-прежнему ругаясь, побрести домой.
А теперь Ора Шанталья завтракала, и солнце играло в ее выбеленных волосах. Воздух струился, нагреваясь, и тень этих струй плясала в ямочке между Ориными ключицами.
— Почему вы ничего не едите, Хорт?
— Я сыт, — сообщил я через силу.
— А я голодна, — она хищно облизнулась, и это движение снова напомнило мне предрассветную погоню. Капли росы…
— Я не позволю играть со мной, Ора, — сказал я хрипло. — Я не маленький мальчик.
— Играют не только дети, — она облизнулась снова. — И не только звери… Вам недоступна прелесть игры? Или вы просто боитесь проиграть?
— Я привык устанавливать правила!
— А вот это не всегда возможно, — Ора перестала улыбаться. — Вы мне нравитесь, Хорт… Есть в вас эдакое… что-то от избалованного, но весьма талантливого ребенка. Может быть, во мне говорит материнский инстинкт?