Хозяин Проливов
Шрифт:
Скифы загудели. Случившееся произвело на них странное впечатление. Конечно, змеи тоже подчиняются Табити, как и вся земная тварь, но обманутые надежды царя не сулили им ничего хорошего.
Мрачный Аданфарс взгромоздился обратно в седло и раздраженно махнул рукой: едем!
— Если ты нас предашь, — обратился он к Гелону, следовавшему впереди отряда, — первая стрела — твоя.
— Не беспокойтесь, господин, — покачал головой тот. — Я веду вас, куда надо.
Вскоре земля стала потверже, а тростник гуще. На воде у него гнили корни, а в береговой жиже он вымахивал выше человеческого роста. Из-под грязи показались и начатки дороги, конские копыта уверенней застучали по ней. Не менее трех сотен всадников уже выбралось из узкого горлышка Гадючьего брода на твердый берег, и тут из-за сплошной стены камыша вылетела туча стрел.
Они ударили в скифов, не готовых к нападению на маленьком пятачке, и продолжали сыпаться, как град небесный, сбивая всадников в грязь. Самих врагов не было видно, а те из воинов Аданфарса, которые не растерялись и двинули коней грудью на камыши, намереваясь смять лучников, попадали в глубокие, заполненные болотной жижей ямы. Их прорыли, подрубив тростник, всего в нескольких локтях от дороги.
Началась сумятица. Лошади, попавшие в западню, бились, стараясь выкарабкаться изо рвов, при этом они сбрасывали и калечили седоков, а сами ломали себе ноги. Часть скифов попыталась отступить, сминая еще находившихся на узкой тропе всадников. Их кони шарахались в сторону от воображаемой дороги и по брюхо увязали в болоте. Даже спрыгнув, седоки уже не могли добраться до берега, их затягивала трясина. А сверху сыпались и сыпались стрелы.
Вдруг они разом иссякли. Но это не обещало ничего хорошего. Стена тростника дрогнула, и во многих местах открылись бреши, замаскированные плетеными щитами из болотной травы и камыша. Из-за них с уже поднятыми мечами выехали пантикапейские всадники и набросились на скифов, тесня и добивая их. Алый плащ гиппарха метался среди дерущихся, вокруг него все время закручивался водоворот схваток. Левкон мог быть доволен своими новичками. Криками он ободрял их, но они и сами не могли остановиться.
Аданфарс сумел вырваться и, прикрываемый небольшим отрядом, бежал обратно через брод. Не меньше трех сотен его всадников полегло на месте. Это означало, что скифы понесли большие потери еще до начала набега.
Но ничего этого уже не видел и не знал Гелон, сбитый первым же ударом пантикапейских стрел, еще до того, как скифы, обнаружив обман, всадили мечи в спину перебежчику. После боя Левкон нашел друга, приказал завернуть его в плащ и приторочить к спине лошади. Он вез Шаб страшный дар и не мог избежать этой чести, потому что не отговорил Гелона от задуманного. Не сумел отговорить.
Сразу после поражения у Гадючьего брода Аданфарс ушел обратно в степь, чтоб зализать раны. Он должен был перегруппировать войска и подавить недовольство тех, кто утверждал, будто в пустяковой стычке царь потерял слишком много всадников. Все, однако, понимали, что затишье не продлится долго, и как только скифский владыка вновь оседлает хребет возмущенным номадам, он с еще большим остервенением бросит их к Боспору. Хозяин Проливов ощетинился и ждал новых нападений.
В начале зимы ударил жуткий мороз, сковавший море ледяным панцирем и крепко связавший оба берега. Делайс немедленно послал к Бреселиде гонца с известием о событиях на Гадючьем броде. Прямо он ни о чем не просил, но из письма царица меотянок должна была понять: пора вести всадниц на пантикапейскую сторону.
Ответа не последовало. Архонт в тревоге вглядывался в заснеженную даль, не появится ли черная точка, движущаяся в сторону Пантикапея. В ясные дни с вершины Шелковичной горы был виден противоположный берег пролива. Но он оставался пустым.
А потом наступила оттепель. Холмы Синдики заволокло туманом, и снежный морок повис в воздухе густой пеленой. Невозможно было рассмотреть не то что другой берег, но и свой собственный. С башни архонт не различал крыш городских домов внизу.
Он опасался, что скифы найдут нового проводника, теперь уже настоящего, и в такой туман подойдут под самые стены города. Уничтожить патрули на дорогах сейчас не представлялось сложным делом. Дозорные с трудом различали друг друга, и понять, свой или чужой, можно было, лишь вплотную подпустив человека к себе.
В такие дни вынужденного бездействия Делайса нередко посещали светлые мысли. Неплохо было бы посадить часть войска на корабли и морем перебросить в тыл скифам. Скажем, на мыс Гераклий. Но кто отважится выйти в зимние воды Меотиды? Разве что бывшие пираты Асандра.
От меотянок все еще не было никаких известий, да и трудно было ожидать гонца по такой погоде. Оттепель подтопила лед, и зимние броды сделались сначала очень опасны, а потом и вовсе непроходимы. Именно в эту пору от беглых рабов стало известно, что Аданфарс наконец выступил в поход. Архонт велел снять дозоры на перешейке у лимана, но плотно прикрыть валы. Это должно было позволить цедить скифские отряды в степь у Мышиного мыса и расправляться с ними небольшими порциями.
Сама коса, стиснутая морем и соленым озером, была крайне неудобна для боя. Большинство сражающихся рисковало в первые минуты оказаться по пояс в ледяной воде или увязнуть в иле. Поэтому для сражения архонт выбрал степь за Мышиным, ровную, как стол, и огражденную с юга грядой невысоких холмов, за которыми всегда можно было оставить резерв. Но в том-то и беда, что ничего похожего на резерв у Делайса не было. Пантикапейцы противостояли напору орды кочевников одни.
Накануне предполагаемого столкновения, когда, по сведениям дозорных, скифы были уже близко к косе, архонт в сопровождении конников Левкона отправился еще раз осмотреть место предстоящего боя. Подъехав к берегу, Делайс спешился и зачерпнул рукой воду. Пальцы свело от холода. Зимний панцирь моря подтаял и раскрошился. Волны с шумом швыряли на холодный песок ледяное крошево. Левкон подхватил замерзшей рукой прозрачную ледышку, в которой вода проела причудливые ходы, и уставился сквозь нее на тусклое солнце. Все окружающее плыло в матовом свете, и недалекий меотийский берег тоже.
Архонт с тоской смотрел в ту же сторону.
— Они не придут, — наконец глухо сказал он. — И это моя вина.
Гиппарх пожал плечами. Какая вина может быть в том, что за морозом пришла оттепель, разрушившая зимние броды? Пантикапей будет противостоять скифам один — эту страшную истину сейчас сознавал каждый грек, и даже те, кто еще вчера готов был бросить в архонта камень, заключи он союз с меотами, сегодня испытывали неприятный холодок в груди.
— Я сам виноват, — повторил Делайс. — Нельзя было идти на поводу у чужой подозрительности. Если б мы скрепили договор тогда, сейчас меоты уже переправились бы через пролив и были на нашем берегу.
«Тогда тебе пришлось бы с огнем искать разбежавшихся колонистов», — подумал Левкон.
— От Асандра известия есть? — Гиппарх тряхнул головой, прогоняя навязчивые мысли о меотянках.
— Да, его пираты отличились, — хохотнул Делайс. Это было единственным отрадным событием за последнее время. Две сотни тяжеловооруженных гоплитов и еще четыре сотни ополченцев в кожаных доспехах погрузились на корабли. Они сами сели на весла, галерных рабов не было. Каждый, кого Асандр намеревался перебросить в тыл скифам, должен был воевать. Плавание — не более двух дней. Еды и воды — в обрез. Если их перевернет штормом или захватит мертвая ледяная зыбь у берега — смерть. В первом случае быстрая, от холода. Во втором — страшная, медленная, с голодухи.