Хозяин Проливов
Шрифт:
— Врежь ему, Гектор, между глаз! — раздалось из толпы. — Довольно с нас царевичей! Только жрут и буянят! Ты один наша защита!
— Где есть девятнадцать, почему бы не быть и двадцатому? — осведомился Гектор, наматывая на кулак ремень. Он явно не собирался пускать Париса во дворец, памятуя о страшных пророчествах.
Но Аполлон знал, что как раз сегодня Гектору не суждена победа. Высмеивая пастуха, он оскорбил своих родителей, напомнив черни об их небезупречном поведении, — а боги такого не любят. К тому же они решили вернуть Париса в дом троянских царей. И с этим уже ничего поделать было нельзя.
Солнечный ли зайчик попал Гектору с глаза, или он утомился, топая в город по жаре, только царевич промазал мимо уха молчаливого пастуха. А тот, размахнувшись, уложил противника с первого же удара, хотя и казался намного слабее него. Это был позор. Воины, сгрудившись, в удивлении смотрели на своего командира. Он — на них.
В этот момент Феб заметил в толпе бледное как мел лицо Кассандры. По его выражению можно было понять, что девушка обрела пророческий дар. Темными от ужаса глазами она впилась в простодушную физиономию пастуха. Через минуту царевна стала хватать прохожих за руки и, жестикулируя, как безумная, указывать на Париса. Из всей толпы она одна знала, сколько бед натворит смешной парень в козловой безрукавке, но не могла никому об этом сказать. Люди сочли непристойное поведение царевны — ее прыжки и яростное кривляние — приступом жреческого безумия и начали расходиться.
— Ну и семейка! — говорили одни.
— Бедная девочка, — качали головами другие.
Задетый еще и выходкой сестры, Гектор был в настроении продолжить драку. Но Феб предчувствовал, что из этого выйдет лишь цепь унижений и ни одной победы. Поэтому он окутал злополучного Париса непроницаемой тучей и проводил ко дворцу незамеченным. Толпа, на глазах которой грязный пастух сначала побил ее всегдашнего кумира, а потом, как колдун, растворился в воздухе, была потрясена.
Гектор, не вынеся позора, убежал, ругаясь и громко топоча сандалиями. А люди разошлись, с испугом толкуя, что подобные события сулят много бед.
В мегароне было не то чтобы холодно, а как-то сыро. В очаге в центре зала горели целые поленья, едва разгоняя стылый сумрак под расписным потолком. Влажная замшелая кора нещадно чадила. От дыма чихали даже собаки, лежавшие под столами. Люди уже мало что замечали, набравшись крепким ячменным пивом.
Царь, достойно приняв волю богов, справлял возвращение второго сына в отчий дом. Приам восседал во главе стола, заметно потеснив целую скамью своих законных отпрысков, чтоб дать место воскресшему Парису. По правую руку от отца сидел хмурый Гектор. Его нижняя губа была разбита, левый глаз опух. Время от времени он бросал недовольные взгляды на виновника торжества, но тот предусмотрительно прятался за плечом старого царя. Со стороны Приам напоминал костлявую птицу, и казалось, достаточно легкого дуновения, чтоб развеять эти мощи по ветру. Но голос старца был все так же крепок, как в молодые годы.
— Здоровье моего сына! — провозгласил он, высоко поднимая кратер. — Да сбудутся предначертания богов! И приумножится сила Трои, как сегодня приумножается моя семья!
Все застучали чашами и подтянули нестройными криками с мест. Женщины, сидевшие за отдельным столом в дальнем конце зала, с осуждением бросали взгляды на перебравших мужей. Здесь жен не изгоняли с пиршества, как в Микенах. Но и не усаживали на почетные места, по критскому обычаю. Застряв при дверях, они были всегда всем недовольны и поминутно ждали драки. Но сейчас им было не до мужских выходок. Многих тревожило отсутствие Кассандры, обычно жрица Великой Матери освящала своим присутствием важные торжества. Сегодня ее не было. В этом видели дурной знак.
Оставив Париса на ступенях дворца, Аполлон поспешил к царевне. Ей пора было платить по договору. С первым лучом солнца обещание Феба начало сбываться. Гиперборейца ждал неприятный сюрприз. Кассандра сидела на открытой балюстраде дворца и общипывала лепестки белых лотосов, чтобы усыпать ими серебряное блюдо для головы жертвенной свиньи. Стук кипарисовых решеток заставил царевну вздрогнуть. На пороге стоял солнечный бог, меряя девушку жадным взглядом. Оба молчали, поскольку уже знали, что произойдет дальше.
— Думаешь, я не накажу тебя? — хмыкнул лучник.
— Раз данное богом слово не изменить, — пролепетала Кассандра. Ее немота пропала, но царевна не испытала облегчения. — Ты не сможешь отнять у меня дар…
— А кое-что к нему добавить? — Гипербореец щелкнул пальцами. — Я ведь знаю: ты была сегодня у ворот и видела поражение Гектора. У тебя хватило ума промолчать, но ты узнала Париса. Хотя ни разу в жизни его не видела.
На смуглой шее Кассандры выступили крупные капли пота.
— Я всем расскажу, кто он такой! — воскликнула она. — У ворот я не была уверена. А теперь знаю точно.
— Прозрела, — констатировал Феб. — Разве я не говорил тебе, что это опасный дар? А если он обратится против тебя?
— Разве можно обратить что-нибудь во вред тому, кто все знает наперед? — в запальчивости выкрикнула юная жрица.
— Плати, — вместо ответа потребовал Феб, надвигаясь на нее.
Девушка бросилась бежать от него по балюстраде, опрокидывая легкие плетеные скамьи и открытые сундуки из ивовых прутьев, вынесенные на жаркое весеннее солнце, чтоб проветрить платья. Лучнику стало скучно. Он не собирался ловить Кассандру. Ему совершенно ясно представилось, как за ней, растрепанной и обезумевшей от страха, гоняется по горящему городу пьяный от крови ахейский солдат. Валит ее на землю и с треском рвет юбку, не обращая внимания на брызнувшие с подола золотые бляшки-змеевики.
Спрятавшаяся за колонну Кассандра в этот миг увидела то же самое, и ее темные глаза распахнулись на пол-лица от ужаса.
— Вот так, — удовлетворенно кивнул Феб. — Ты не захотела бога.
— Но… — Царевна так крепко прижала ладони к деревянной колонне, что на коже отпечаталась липкая от жары краска.
— Я всем расскажу, что случится с Троей! — выпалила она.
— Расскажи, — поддразнил ее Феб. — И посмотрим, что случится.
Он зло закусил губу и вышел, оставив царевну в полном замешательстве.
Никем не узнанный, Феб вступил в пиршественный зал и, приняв облик одного из охранников царя, преспокойно поместился за его ложем. Роскошь смертных вызывала у него усмешку. С потолка чуть не над самой головой Приама свисали клочья черной сажи, колыхавшиеся на ветру, как знамена поверженных армий. Богатое оружие, развешанное по стенам, потускнело от копоти. За спинами пирующих на земляном полу повара разделывали мясо, которое готовилось тут же в медных жаровнях, чтоб подать его к столу горячим.