Хозяин усадьбы Кырбоя. Жизнь и любовь
Шрифт:
— Нет, старый Рейн, говорят, решил передать усадьбу дочери, так что барышня станет теперь полновластной хозяйкой. Старик ничего не хочет больше делать — для кого, мол, стараться, коли единственная дочь по белу свету скитается.
— Вот оно что, — удивился Виллу. — Стало быть, барышня и впрямь решила поселиться в Кырбоя, решила здесь остаться. А может, она теперь уже и не барышня, а успела стать барыней?
— Нет, вроде бы все еще барышня. А не девчонка уже, давно замуж пора. Поди, скоро псиной от нее запахнет, — заметила мать.
— Ну что ты, разве с барышнями такое бывает? — пошутил Виллу.
— Бывает, — убежденно сказала мать, — со
— Пожалуй, — ответил Виллу, — года на два. Она уже тогда была долговязая, любопытно, какой теперь стала. Ты подумай, мама, с тех пор уже больше десяти лет прошло, а когда я теперь вспоминаю, мне кажется, будто все это было вчера… или позавчера, нет, словно вчера. Знаешь, мама, время уж очень быстро летит. Прежде я не замечал, как время летит, а теперь замечаю. Еще совсем недавно я был мальчишкой, юнцом, собирался невесть куда отправиться, невесть что совершить, но тут война… А теперь я уже старик.
— Какой же ты старик! — возразила мать. — Что же тогда мне говорить, а ведь я еще работаю, хлопочу по хозяйству.
Но сын, подперев ладонями щеки и устремив взгляд на лужайку перед домом, продолжал:
— Нет, мама, и я уже старик. Однажды в тюрьме завинчивал я тиски и вдруг почувствовал — прошла молодость. И теперь никак не могу отделаться от этого чувства.
— Да, скрутила тебя тюрьма, — сочувственно проговорила мать. — И угораздило ж тебя так его стукнуть.
— Что было, то было, мама, я ни о чем не жалею. Убивать его я не хотел, да он, свинья этакая, сразу за нож…
Виллу умолк. Мать суетилась, громыхала посудой, несколько раз прошла во двор мимо сына, сидевшего на пороге, — хозяйство нельзя было бросить даже в день святого вознесения.
— Да, как все-таки быстро промчалось время! — продолжал удивляться Виллу. — Давно ли это было? Давно ли Кивиристы купили Кырбоя, давно ли застрелился Оскар и оставил усадьбу брату?
— Я как сейчас помню — они хотели купить и наше Катку, да старик заупрямился и отказал им, не посмотрел, что цену хорошую сулили. Это я помню. Я тогда сказала старику: продай, положи деньги в карман и поезжай, купи где-нибудь на равнине новую усадьбу, получше этой; уедем отсюда, из глуши, к людям, поближе к дорогам, туда, откуда и летом можно выбраться, не надо телегу на сосновых корнях ломать, мучить и себя и лошадь. Но старик сказал, что не продаст, и не продал, по сей день не продал. Я потом сколько раз ему говорила: кабы продал тогда усадьбу, не отказался от выгодного дела, может, все пошло бы у нас по-другому.
— А я считаю, хорошо это, что отец не продал усадьбу, — заявил Виллу, — мне кажется, нигде нет мест лучше наших. Разве есть еще где-нибудь такие леса? Идешь, идешь, все ноги собьешь, пока человека встретишь.
— Точь-в-точь — отец! И чем только вас люди обидели, что вы их боитесь?
— Не боюсь я, — ответил сын. — Их и здесь хватает, куда ни глянь, дерись, вишь, с ними, сиди из-за них в тюрьме. Нужно мне это было?
— Люди тут ни при чем, сынок. Ты ведь и с лесом не в ладах. Разве надо тебе было глаза лишаться? Живя мы на равнине, у тебя, может, и по сей день оба глаза
— Несчастье везде может случиться, — ответил Виллу так, словно дело не стоило того, чтобы о нем говорить.
— Это верно, конечно, только, сдается мне, там бы этого с тобой не произошло. Я до сих пор понять не могу, как это вышло, как тебя угораздило глаз выколоть. Каждый раз, как гляжу на тебя, думаю об этом. Хоть бы еще левый выколол, а то ведь правый. Неужто не сумел остеречься? Зверь и тот глаза закрывает, когда через чащу бежит.
— Помнится мне, дело вот как было: она бежала впереди, я за ней, она схватилась за ветки, натянула их, как лук, а потом отпустила, и они стегнули меня по лицу, так оно и получилось.
— Знаешь, Виллу, с тех пор я боюсь кырбояских, — тихо, словно по секрету, сказала мать, присаживаясь рядом с сыном на порог, ногами в кухню, тогда как Виллу сидел, выставив ноги на солнышко. — Как только услыхала, что Анна возвращается, тут же подумала — ведь и ты скоро из тюрьмы выйдешь, и мне стало страшно, я даже во сне вас обоих видела!
— Пустяки все это, мама! — заметил Виллу.
— И вовсе не пустяки. На Кырбоя словно проклятие лежит. Оскар застрелился. Ну какой прок был ему от того, что он женился и купил эту усадьбу? А ведь он еще и нашу хотел купить. Одного Кырбоя ему мало было, без нашей земли не получалось то, что он задумал, наши заливные луга не давали ему покоя. Теперь успокоился… Ты гонял с Анной по лесам, пока глаз себе не выколол, тогда утихомирился, стал дома сидеть. Смотри, не выколи и второй глаз, когда с Анной встретишься. Боюсь, что выколешь.
— Не бойся, не выколю, — ответил Виллу. — Анна теперь барышня, а твой сын — всего лишь каткуский Виллу, его левый глаз ей уже не понадобится.
— Если бы так! — вздохнула мать, словно ее опасения и впрямь были на чем-то основаны.
3
Виллу впрягся в работу, он работал с таким упорством и рвением, что отец впервые в жизни был им доволен: в Катку Виллу еще никогда так не трудился.
Виллу работал так, словно это было необходимо ему самому, словно он нуждался в этом. Мать боялась, что сын надорвется. Но сам Виллу считал, что ему следовало бы работать еще больше, гораздо больше. Он даже удивлялся, откуда в Катку столько всякого дела: раньше ему всегда казалось, что одну работу можно отложить, за другую вообще не приниматься, третью доделать кое-как. Теперь же все работы казались ему неотложными и важными, каждое дело — будь то починка покосившихся ворот, изгороди или ремонт какого-нибудь орудия — он старался выполнить как следует и без промедления.
В первый раз Виллу отправился бродить без ружья, так сказать, по делу — прошелся по межам, вдоль изгородей, походил по парам, по мелкому кустарнику, которым поросло поле, усеянное камнями и потому заброшенное. Виллу смотрел и прикидывал, Виллу впервые знакомился с отцовской усадьбой как будущий хозяин — он почему-то вдруг почувствовал себя будущим хозяином Катку.
Много лет шатался он по свету, ковал железо, тесал и строгал дерево и никогда не думал, что вернется в Катку, что поселится здесь навсегда. Но когда брат погиб, Виллу вынужден был на время вернуться домой, тем более что найти работу и кусок хлеба после войны было не так-то легко. И тут он вскоре понял, что и в Катку можно жить, что в Катку, пожалуй, даже лучше и вольготнее, чем где бы то ни было.