Хозяин жизни – Этанол
Шрифт:
И правда в этом суетливом оправдании присутствовала. Нажраться Варан успел без нас. И моим другом он не был. Он был другом Лесина.
Мы ехали к Жене допивать нашу бутылку и он придумывал все больше и больше причин, оправдывающих этот, неэтичный с точки зрения рабов Хозяина поступок.
Пили на берегу канала в Тушино – с двумя девками, подругами Варана. Одна требовала водку и обещала показать стриптиз – стащила лифчик и пришла в бешенство, когда оказалось, что водка кончилась. Вторая появилась позже, принесла водку и по поводу стриптиза даже на заморачивалась – мгновенно разделась догола. В итоге некоторые люди, гуляющие сверху
Ее раскованность помогла нам, когда на другом берегу переплывшего канал Женю хотел забрать наряд. (Плавание – единственный признаваемый Лесиным вид физической нагрузки)
Мент, молодой деревенский парень, чуть не сгорел со стыда, когда полоска волос на лобке нашей собутыльницы появилась и замерла как раз на уровне его лица…он сидел окаменев, уставившись на руль, и пылал ярче запрещающего огня светофора. А тут я еще с пьяным красноречием убеждал, что мы поэты, писатели, и что брать нас – все равно что ссать против ветра. Только проблем будет гораздо больше. Лесин, как и положено, молчал в тряпочку.
Теперь Сережа Варакин, Варан ушел из жизни первым – и стал занимать почетное место по количеству посвященных ему Лесиным стихов.
«Пр. В.» – это значит – Придурку Варакину. Правда, последнее время что-то в голове Жени щелкнуло, и иногда он посвящает людям стихи без своих любимых оскорблений. Для него это значит – наступить на горло собственной песне. Человек настолько вырос морально, что просто диву даешься – ведь ему всего за сорок…
«Я вас всех переживу, Ты смеялся, мы смеялись, Рюмки падали в траву, Только рюмки и остались. Только сладкое питье Разлилось и разлетелось, Вот и кончилось житье, И бытье куда-то делось»
Из моих пьющих друзей Лесина довольно хорошо знал только Санек – благодаря его пацифизму и благожелательности я мог пить с ними вместе, не боясь, что после очередного перла Лесину расшибут голову.
Впрочем, как известно – друзья друзей редко бывают твоими друзьями. Двоих из Лесинского окружения трясет при упоминании одного моего имени. Один опасливо и вежливо общается при встрече, но держится в стороне. Четвертый вроде относиться хорошо – но живет уже не в России. Он входит в троицу, знакомством с которой я удивляю людей: еврей – строитель, еврей– водитель и еврей – обладатель дана по айкидо.
Журналистом – полужидком (хотя сам Лесин гордо и неоправданно зовет себя жидом) никого не удившись…
Последняя наша пьянка с Лесиным была тяжелой. Моя бывшая жена написала заявление в милицию – избил, угрожал убить, и повторяется такое не впервые. Даже зафиксировала в травмпункте несуществующие синяки. Да, я орал. Да, тряс ее за полы халата. Но, если честно, она это вполне заслужила – с чем, кстати, позже согласилась и сама.
Я снимал стресс в кабаке, в подвале на Никольской улице. Позвонил Лесину с предложением продолжить банкет. Он пригласил меня к себе в Тушино… Встретились, посмеялись. Я купил водку, закуски, запивки, сигарет. И все шло хорошо – хотя недовольство Лесина тем, что его поят, было видно невооруженным глазом.
После второй-третьей рюмки я попытался поделиться некоторыми своими проблемами относительно Егора. Все-таки Женя субботний отец двоих сыновей…
И тут Лесин позволил себе такое высказывание в адрес моего пацана, что я с великим трудом удержался и не свернул ему шею. Видимо, Женя почувствовал, что перешел грань, которую переходить нельзя ни при каких обстоятельствах, очень вежливо и холодно извинился и попросил меня уйти.
Но я не ушел. Мало было радости сидеть в его грязной конуре – но я словно издевался над его беспомощностью. Я не мог его избить, хотя очень хотелось. Я просто сидел, пил водку, курил, подолгу разговаривал по телефону, выясняя, чем мне грозит Машкино заявление. Беседовал с бывшей любовницей. Потом с участковым. Ждал, пока уляжется ярость, вызванная – впервые за восемнадцать лет – Лесинским поганым языком.
И на прощанье услышал – «Надеюсь больше никогда тебя не видеть». Ну, что ж. Года сокрушительных пьянок позади. Лесинская физиономия, спасенная от кулаков десятки раз. Рецензия в несколько строчек на одну из десяти моих книг. (Опубликованная во многом благодаря стараниям Андрея Щербака-Жукова.) Лесин во всей своей красе. Хотя такому финалу не стоит удивляться – нас свел Хозяин, еще на первом курсе Литинститута, и развел нас тоже он.
В своей последней книжке (Их, тоненьких, три. Две стихов, одна, в соавторстве, прозы) он написал – «А потому что этот прекрасный, удивительный, дивный мир сам был сплошным кабаком. Садись где хочешь и пей что нравиться. Мы, собственно говоря, так и поступаем. И вас советуем» Мимо цели, Женя. Если мир дивен, прекрасен и удивителен, он никак не может быть кабаком. Кабак – это вонь, мрак, грязь и гибель. Был, есть и останется. Все доброе и хорошее находиться за пределами этого круга, в отдалении, не способное существовать в запойном мороке. Ты это прекрасно знаешь… и все-таки советуешь.
Жура, Журик, Серега Журавлев. Одни из самых моих старых, любимых и порядочных друзей. Мы могли не общаться годами – но при этом я знал, что в октябре я обязательно услышу низкий голос заядлого курильщик. «Ну здорово, мерзавец, поздравляю». Я, конечно, отвечу в таком же благожелательном стиле…
Раньше я уже писал о кружке юных биологов и краеведов – так вот именно из того, уже совсем забытого времени детства и идет наша дружба.
Это тот редкий случай, когда нас свел не Хозяин – хотя, конечно, его смрадное дыхание слышалось и тут – а лес.
На какое-то время, когда я переметнулся к дарвинцам, пути наши разошлись – и свел нас Ботанический сад Биофака МГУ. Именно к Журе ездила шумная и насквозь прокуренная компания, бренчали на гитаре, пили вино из мелкого кислого дачного винограда. Жура крутил роман с Ирой Смоляковой, по достоинству оценив ее пышную фигуру, я сох по девушке со светло-русыми, мелко вьющимися волосами – Машке Штейнберг. На первом этаже в подъезде Машки жила Ира Бракер со своими интеллигентными, вольнодумными, слегка антисоветски настроенными родителями. Там меня познакомили с творчеством Солженицына и дали прочитать «Один день Ивана Денисовича»
Журик был самым загадочным из нас – впрочем, и самым взрослым. К тому времени, если мне не изменяет ослабшая память, он уже отслужил в армии и на нас, щеглов, мог посматривать с понятной снисходительностью. Он обычно лежал на диване с пепельницей на животе, молчал, посматривая на всех черными хитрыми глазами, и посмеивался. Реплики его всегда были односложные но, как правило, вызывали бурю смеха. Может быть, потому, что случались они не чаще раза в несколько дней.
У него обнаружили лимфогрануломатоз – то, что в простонародье называется раком крови, или, если быть точнее, раком лимфатических узлов. Не понимая серьезности заболевания, мы с Иркой вздохнули с облегчением – так как боялись, что у него синдром приобретенного иммунодефицита. Тогда еще не было такой широкомасштабной компании о профилактике СПИДа, и вообще про страшную болезнь мало кто знал. Никто, можно сказать, кроме нас, будущих биологов.