Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры
Шрифт:
3 марта 1934 г. Молотов послал председателю Ленсовета И. Ф. Ко-дацкому, одному из ближайших сотрудников Кирова, телеграмму с требованием отменить постановление президиума Ленсовета об открытии специального счета, на который перечислялись деньги от перепродажи полученного продовольствия, и наказать виновных [529] . На следующий день Кодацкий сообщил телеграммой, что решение отменено, и просил у Молотова разрешения доложить подробности дела не письменно, а при личной встрече в Москве 7 марта. У Молотова эта просьба, свидетельствующая о нежелании Кодацкого наказывать своих сотрудников, вызвала приступ раздражения. Он собственноручно составил и отправил Кодацкому новую телеграмму: «Предложенных Вами личных соображений недостаточно. Чтобы избежать задержки и устранить неясности в деле образования незаконного продфонда Ленсовета предлагаю немедленно прислать письменные объяснения и сообщение о мерах взыскания в отношении виновных» [530] . Кодацкий, однако, проигнорировал приказ Молотова (с большой долей вероятности можно предположить, что он советовался с Кировым, прежде чем идти на столь рискованный шаг). Только через полтора месяца, 20 апреля, окончательно обозленный Молотов послал Кодацкому новую телеграмму: «Считаю совершенно недопустимым игнорирование Вами требования Совнаркома от 5 марта дать письменные объяснения об образовании незаконного продфонда Ленсовета. Ставлю этот вопрос на рассмотрение Совнаркома 21 апреля. Ваше присутствие на Совнаркоме обязательно» [531] .
529
ГА РФ. Ф. Р-5446. Оп. 15 а. Д. 337. Л. 7.
530
Там же. Л. 8, 9. На тексте телеграммы сохранилась также резолюция Куйбышева: «Правильно».
531
ГА РФ. Ф. Р-5446. Оп. 15 а. Д. 337. Л. 10.
21 апреля вопрос в присутствии Кодацкого рассматривался на заседании СНК СССР. Несмотря на чрезвычайно скандальный характер дела и явное неподчинение ленинградских властей правительству, решение Совнаркома было мягким. Президиуму Ленсовета предлагалось наказать работников, участвовавших в образовании фонда. Кодацкому было указано на ошибочность игнорирования указаний СНК о предоставлении письменных объяснений и наказании виновных. Заместителю Наркомснаба СССР М. Н. Беленькому, который разрешил Ленсовету образовать фонд, сделали замечание. Совнарком также поручил Комиссии советского контроля проверить наличие и порядок реализации сверхплановых продовольственных фондов в Ленинграде и других городах, что косвенно свидетельствовало о том, что акция ленинградских руководителей была достаточно распространенным явлением [532] . Через неделю, 28 апреля, президиум Ленсовета принял чрезвычайно мягкое решение — поставил на вид должностным лицам, причастным к образованию фонда [533] .
532
Там же. Л. 4.
533
Там же. Л. 2.
Описанные трения между ленинградскими и московскими чиновниками был достаточно типичным явлением, по крайней мере, для первой половины 1930-х годов. Местные руководители постоянно требовали у центра новых капиталовложений, дополнительных продовольственных и промышленных фондов и т. д. При этом они снисходительно относились ко всякого рода нарушениям и старались защитить своих людей, если те попадались на совершении противозаконных операций. Киров и его подчиненные в этом смысле вели себя точно так же, как и все другие местные начальники. Противостояние мест и центра по поводу распределения централизованных фондов не было предопределено никакими особыми политическими позициями. Москва в этих конфликтах не выступала как принципиальный приверженец карточного распределения, а места не требовали отмены карточек. Более того, известные сегодня факты позволяют утверждать, что отмена карточной системы осуществлялась именно по инициативе центральных властей, прежде всего по инициативе Сталина.
Уже в самом начале 1930-х годов высшее партийное руководство объявило карточную систему вынужденной временной мерой. Получивший некоторое распространение лозунг скорого перехода к социалистическому продуктообмену и отмены торговли был осужден как «левацкий». «[…] Нормирование — не социалистический идеал […] От него хорошо бы поскорее избавиться, как только будет достаточно товаров», — говорил, например, на пленуме ЦК ВКП(б) в октябре 1931 г. нарком снабжения СССР А. И. Микоян [534] . На XVII съезде партии Сталин, в свое время внесший немалый вклад в подрыв денежной экономики и распространение «левых загибов», уделил проблемам торговли специальное внимание, осудив «левацкую болтовню» «о том, что советская торговля является якобы пройденной стадией, что нам надо наладить прямой продуктообмен» [535] . Находясь в отпуске на юге, Сталин 22 октября 1934 г. писал Кагановичу: «Нам нужно иметь в руках государства 1 миллиард 400–500 мил. пудов хлеба для того, чтобы уничтожить в конце этого года карточную систему по хлебу, недавно еще нужную и полезную, а теперь ставшую оковами для народного хозяйства» [536] . Именно после этого поручения Сталина началась подготовка отмены карточек. Причем, как показывают факты, эта реформа была предопределена не столько чистыми политическими мотивами, сколько экономической ситуацией, в частности серьезными осложнениями в бюджетной сфере [537] .
534
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 484. Л. 42.
535
XVII съезд Всесоюзной коммунистической партии. С. 26.
536
Сталин и Каганович. Переписка. С.513.
537
Дэвис Р. У., Хлевнюк О. В. Отмена карточной системы в СССР. 1934–1935 годы // Отечественная история. 1999. № 5. С. 87–108.
На ноябрьском пленуме 1934 г. при обсуждении вопроса об отмене карточной системы Сталин вновь подчеркнул значение торговли и денег как важнейших рычагов экономической политики. Выслушав выступавших на пленуме ораторов, которых интересовали прежде всего технические, организационные вопросы отмены карточек, Сталин заявил (речь эта не была опубликована): «Я взял слово для того, чтобы несколько вопросов разъяснить, как я их понимаю в связи с тем, что ораторы, видимо, не совсем представляют, не совсем поняли насчет смысла и значения введения этой реформы. В чем смысл политики отмены карточной системы? Прежде всего в том, что мы хотим укрепить денежное хозяйство […] Денежное хозяйство — это один из тех немногих буржуазных аппаратов экономики, который мы, социалисты, должны использовать до дна […] Он очень гибкий, он нам нужен […] Развернуть товарооборот, развернуть советскую торговлю, укрепить денежное хозяйство, — вот основной смысл предпринимаемой нами реформы […] Деньги пойдут в ход, пойдет мода на деньги, чего не было у нас давно, и денежное хозяйство укрепится. Курс рубля станет более прочный, бесспорно, а укрепить рубль — значит укрепить все наше планирование и хозрасчет» [538] .
538
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 530. Л. 78–98.
Материалы ноябрьского пленума 1934 г. не подтверждают утверждения Б. Николаевского, что этот пленум был «завершением успехов Кирова», что «Киров был главным Докладчиком и героем дня» [539] . Если и были «герои дня» на этом пленуме, то к ним скорее можно причислить Сталина, Молотова и Кагановича, которые выступили с докладами по принципиальным вопросам и вели себя на пленуме особенно активно. Киров не шел дальше установок, выдвинутых Сталиным. 1 декабря 1934 г., в день своей гибели, Киров должен был выступать на собрании партийного актива с докладом об итогах ноябрьского пленума. Сохранившийся в фонде Кирова конспект выступления показывает, что Киров готовился лишь повторить общие места из речи Сталина: «Промышленность неплохая. Сельское хозяйство. Сомкнуть их товарооборотом. Прямой продуктообмен — рано. Товарооборот не использован […] Укрепление хозрасчета […] Роль денег […] Новый стимул вперед» [540] .
539
Социалистический вестник. 1936. № 23/24. С. 23.
540
РГАСПИ. Ф.80. Оп.18. Д.171. Л.5,7.
Ведущую роль, судя по известным фактам, Сталин играл также в реорганизации ОГПУ и некотором смягчении карательной политики, о чем необходимо сказать отдельно.
Сталин «против» НКВД
Предложение о создании союзного Наркомата внутренних дел Сталин выдвинул на первом же заседании Политбюро нового созыва, 20 февраля 1934 г. Причем первоначально этот вопрос в повестке не значился и был инициирован лично Сталиным уже на самом заседании. В принятом решении говорилось: «Признать необходимой организацию Союзного наркомата внутренних дел с включением в этот наркомат реорганизованного ОГПУ» [541] . Через две недели Политбюро опросом приняло решение о подготовке проекта положения о НКВД и Особом совещании НКВД и создании для этой цели комиссии под председательством Кагановича. Судя по документам, это было сделано также по инициативе Сталина. Оригинал этого решения Политбюро представляет собой текст, написанный заведующим Особым сектором А. Н. Поскребышевым карандашом на бланке ЦК ВКП(б).
541
Там же. Ф. 17. Оп. 163. Д. 1012. Л. 1, 4.
Под формулировкой решения Поскребышев сразу же сделал потметку: «т. Стал[ин,] Каг[анович,] Мол[отов,] — за(А[.] Поскребышев])». Затем на бланке была сделана запись о том, что за решение высказались (скорее всего, они опрашивались по телефону) Ворошилов, Андреев, Куйбышев, Микоян, Калинин, Орджоникидзе [542] . Порядок оформления этого документа дает возможность утверждать, что решение о выработке положения об НКВД и Особом совещании было принято на встрече Сталина, Молотова и Кагановича. Несомненно, Каганович, как председатель созданной комиссии, получил все указания о принципиальных моментах будущего положения об НКВД.
542
РГАСПИ. Ф.17. Оп.163. Д.1015. Л.70.
О содержании разговоров по поводу реорганизации карательной политики, которые велись на таких встречах, можно судить на основании высказываний членов Политбюро и других высокопоставленных советских руководителей, сделанных ими в разное время и по разным поводам, однако совпадающих по своей сути. Например, 9 июля 1934 г. К. Е. Ворошилов направил Сталину проект решения Политбюро об освобождении из заключения А. И. Верховского, высокопоставленного военного специалиста, который был арестован как «военный заговорщик». В сопроводительном письме Ворошилов так прокомментировал ходатайство Верховского об освобождении: «Если и допустить, что, состоя в рядах Красной армии, Верховский А. не был активным контрреволюционером, то, во всяком случае, другом нашим он никогда не был, вряд ли и теперь стал им. Это ясно. Тем не менее, учитывая, что обстановка теперь резко изменилась (подчеркнуто мной. — О. X.), считаю, что можно было бы без особого риска его освободить, использовав по линии научно-исследовательской работы». Политбюро одобрило это предложение Ворошилова [543] .
543
Там же. Л.61–62.
Об изменении обстановки и влиянии этого фактора на изменение карательной политики говорил также на совещании судебнопрокурорских работников Московской области 21 сентября 1934 г. Л. М. Каганович. На новом этапе, победив кулачество, разъяснял он, необходимо «ввести наши меры, репрессии, борьбу с врагами в рамки законности […] воспитывать наше население в рамках социалистического правосознания, что сугубо важно […] Укрепление строя нашего — и колхозного, и всего советского строя, оно требует воспитания всего 160-миллионного народа в духе правосознания […] Надо приучить население, чтобы судить по закону» [544] . Более конкретные указания содержались в речи Г. Г. Ягоды на совещании оперативного состава центрального аппарата НКВД [545] . Он заявил, что организация НКВД и включение в него ОГПУ является организационным закреплением той политики «укрепления социалистической законности», которая была намечена инструкцией от 8 мая 1933 г., и так же, как Каганович, говорил о необходимости «роста социалистического правосознания трудящихся масс». Предупредив, что борьба с врагами не должна ослабевать, Ягода разъяснял своим подчиненным, что в новых условиях главной задачей НКВД является выявление сравнительно немногочисленных подпольных «шпионско-диверсионных организаций». В силу этого вместо массовых арестов чекисты должны проводить «тонкую, тщательную и глубокую агентурную работу». При этом Ягода напомнил, что с ликвидацией судебной коллегии ОГПУ возможности для внесудебного рассмотрения дел исчезают, а поэтому нужно вести следствие более тщательно, с соблюдением процессуальных норм и без фальсификаций. О высказываниях Ягоды в это время в более узком кругу можно судить по показаниям, которые давал в 1937 г. арестованный Г. А. Молчанов, бывший начальник Секретно-политического отдела НКВД. «В 1934 г., — рассказывал Молчанов, — Ягода неоднократно указывал мне на необходимость проведения более либерального курса в нашей карательной политике. Мне, например, запомнился разговор, который мы имели летом 1934 г. на водной станции “Динамо” В этом разговоре Ягода прямо мне сказал, что пора, пожалуй, прекратить расстреливать людей» [546] .
544
Там же. Ф. 81. Оп. 3. Д. 164. Л. 39,48.
545
Генрих Ягода. Сборник документов / Сост. В. К. Виноградов и др. Казань, 1997. С. 405–423. Точная дата проведения этого совещания публикаторами документа не указана, однако, судя по его содержанию, совещание проходило после создания НКВД СССР и до убийства Кирова, т. е. в промежутке от июля до декабря 1934 г.
546
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 174. Л. 137.