Хозяйка лавандовой долины
Шрифт:
Молодой супруг в тот же день отбыл на войну, оставив жене в подарок ювелирный набор, состоящий из ожерелья, кольца и браслета и документ, согласно которому делами супруги в его отсутствие будет заниматься дядя, его единственный родственник по мужской линии.
Гости разъехались, Ингрид заперлась в своей комнате и отказывалась выходить, Нарина тоже отсиживалась у себя. Ульям Лурье в спешном порядке готовил приданное своей старшей дочери, когда буквально через два дня пришло известие о гибели барона Анри Тирсо. Он вместе со своим
Дядя барона потребовал показать ему брачную вязь Элены. Когда молодая женщина отогнула рукав своего платья, все увидели чёрную вдовью татуировку. Это подтверждало гибель барона.
Снова был вызван придворный маг, который мог подтвердить пол ребёнка уже на недельном сроке, нужно было выяснить, кому достанутся баронские земли: ещё не рождённому сыну барона или его дяде.
Девочка. Элена ждала дочку. С этого момента она стала никому не нужна.
Дядя Анри стал полновластным владельцем всего имущества своего племянника и отбыл в свои новые владения.
Нет, Элену не оставили с пустыми руками, ей выделили вдовью долю — старый родовой замок Тирсо в долине Лафкардии и небольшое годовое содержание, вплоть до того времени, пока её дочери не исполниться восемнадцать или сама Элена вновь не выйдет замуж.
Ингрид люто её возненавидела, пытаясь уговорить мужа не давать за дочерью никакого приданного, отец ещё колебался, но жена уверенно его додавливала.
Нарина боялась, что старшая сестра расскажет всем её секрет о ночных прогулках.
Элена сидела в своей комнате и всё время плакала. Она ещё не знала, что ожидает её впереди и страшилась этого. Всю свою прежнюю жизнь девушка провела в достатке и неведении под опекой нянюшки и совершенно не была готова ехать в далёкий незнакомый край.
Ульям Лурье разрывался между тремя своими женщинами, не зная, что предпринять.
Однажды в дверь комнаты Элены тихонько поскреблись. Нарина пришла к сестре и позвала её на прогулку, пройтись по горной тропе, подышать свежим воздухом.
Элена согласилась, ей хотелось перед отъездом ещё раз взглянуть на родные края. Когда она стояла на краю утёса, что-то резко толкнуло её в спину, и Элена полетела вниз.
Последней её мыслью было:
— Пресветлая, спаси мою малышку!
Глава 4
Я открыла глаза, по щекам текли слёзы.
— Спасибо! — сказала в пустоту, почему-то уверенная, что меня обязательно услышат.
Погладила рукой ещё плоский живот, на губах сама собою расцвела счастливая улыбка.
— Моя малышка… — прошептала я.
О таком подарке я даже не мечтала!
Я плакала и улыбалась одновременно: оплакивала юную Элену, и радовалась своему будущему материнству. Несчастная девушка оказалась не нужна ни своему отцу, ни мачехе, ни мужу, которого она знала всего только один день. Лишь младшая сестра по-своему любила её своей эгоистичной любовью. И что-то подсказывает мне, что именно она приложила руку к гибели старшей сестры.
Утверждать я это не берусь, но кроме нас двоих на утесе больше никого не было. А значит, она может попытаться сделать это снова! Я с опаской покосилась в сторону двери, кажется, оставаться в этом доме становиться опасно.
Снова принялась судорожно рыться в воспоминаниях прежней хозяйки этого тела. Мне показали не так уж и много, словно заостряя внимание на самых главных моментах её жизни. Помниться, ей выделили вдовью долю — дом и землю, значит, жить есть где, это уже хорошо.
А что по деньгам? Вроде положено какое-то содержание, но что-то подсказывает мне, что оно будет совсем мизерным. Значит, нужно брать с собой, всё, что только можно увезти. Прежняя жизнь научила меня не дожидаться милости от других. Как вспомню, сколько лет я загубила, ожидая одобрения от своего бывшего мужа — аж стыдно становиться за свою былую слабость. Больше я такого не допущу, тем более у меня теперь есть, для кого стараться!
Рука снова потянулась к животу.
— Обещаю, я сделаю для нашей дочери всё, что только смогу! — словно клятву прошептала я.
Дверь тихонько отворилась, в комнату с кружкой в руках вошла Эбби.
— Нянюшка! — сорвалось у меня с губ.
— Проснулась, родненькая моя, а я тебе тут отварчика принесла, с мёдом. На, родимая, попей!
Нянюшка протянула мне пузатую глиняную кружку, над которой ещё вился белёсый парок. Пить действительно очень хотелось.
— Как долго я болела? — почему-то моё падение с утёса все скромно именовали болезнью.
Эбби зашевелила губами, сгибая пальцы: — Да сегодня как раз девять дней будет. Никто не верил, что после такого выжить можно, с горы-то тебя родимая, всю переломанную принесли. Одна я Пресветлой Богине молитвы читала, вот ты в одночасье на поправку и пошла.
— Спасибо, нянюшка! — радовало, что хоть один человек в этом незнакомом мире искренне желал мне добра.
Девять дней, а на теле ни синяков, ни царапин. Как такое возможно? Может, меня лечил тот лекарь, что проводил магическое сканирование? Хотя он был не менее удивлён моему внезапному выздоровлению. Впрочем, это уже не важно.
— Нянюшка, а что в доме твориться? — я допила последний глоток отвара, передавая ей опустевшую кружку.
— Дак всё по-прежнему: мачеха ваша зверем смотрит, кричит да всех шпыняет. Сестрица, то в комнате безвылазно сидит, то под вашей дверью ходит — переживает очень. Видать виноватой себя считает, она ведь вас тогда на прогулку-то позвала.
Нянюшка всё рассказывала, а я заметила, что она, то называет меня родненькой и на ты, то переходит на уважительное вы. Сама этого женщина вероятно даже не замечала.