Хозяйка Серых земель. Капкан на волкодлака
Шрифт:
А все работа, работа… как ее оставишь, когда кажется, что никто-то другой с этою работой и не управится… тщеславие все, тщеславие… боком выходит.
Запах крови сделался резким, на него желудок Себастьянов отозвался ноющей болью, а рот слюной переполнился. Пришлось сплевывать.
Некрасиво-то как…
– Чем это пахнет так? – поинтересовался Яцек и свечу поднял.
Бледное его лицо выглядело совсем уж детским, и пушок над верхней губой лишь подчеркивал эту самую детскость.
– Ничем. –
– Хватит. Ушел уже один раз.
Вот ты ж…
Дверь в предпоследний денник была распахнута. И Себастьян вдруг вспомнил, что некогда в этом самом деннике держали толстого мерина, ленивого и благодушного…
…давно это было…
…тот мерин, соловый, вечно пребывающий в какой-то полудреме, давно уже помер небось…
– Не ори, ладно? – сказал Себастьян, и Яцек обиженно ответил:
– Я и не собирался.
– Вот и ладно…
Не было мерина, но была толстая коротконогая лошадка вороной масти. Лежала на боку, на соломе некогда золотистой, а ныне побуревшей.
– Лихо… – тихонько позвал Себастьян.
Разодранное горло. И на боку глубокие раны, их не сразу получается разглядеть, черное на черном… но Себастьян смотреть умеет, а потому подмечает и кровь спекшуюся, и толстых мясных мух, которые над лужей вились.
И сгорбленную тень в дальнем углу.
– Лишек, это я… Бес…
Он переступает порог, и под ногою влажно чавкает… кровь?
Не только…
Стоит наклониться, поднести свечу, и огонь отражается в глянцевом зеркале кровяной лужи…
Яцека стошнило.
Себастьян отметил это походя, с сожалением – теперь станет думать… всякое.
– Лишек, ты давно тут сидишь?
Над кровью поднимался белый пушок паутины. Легкие волоконца ее оплели мертвую лошадь, затянули глаза ее, будто третье веко.
– Лишек, я за тобой пришел, искал… а мне сказали, что ты исчез куда-то.
Тень вздрогнула.
– Н-не… н-не подходи…
– Как это не подойти? А обняться?
Лихослав бы сбежал, если бы было куда бежать.
– Я ж за тобой пришел.
– Ар-р-рестовать? – глухой голос, и рычащие ноты перекатываются на Лихославовом языке. Вот только рычание это Себастьяна не пугает, молчание – оно куда как страшней.
А раз заговорил, то и думать способен.
– За что тебя арестовывать?
Хорошо Яцек не лезет, сообразил держаться по ту сторону порога.
– Я… не помню. – Тень покачнулась и поднялась. – Я ничего не помню…
– Случается. Перебрал?
– Н-нет…
– Принимал что?
– Нет! – Резкий злой ответ, и тут же виноватое: – Извини… запах этот… мне от него дурно…
– Тогда выйдем.
Предложение это Лихославу не понравилось. Он стоял, покачиваясь, переваливаясь с ноги на ногу,
– Выйдем, выйдем. – Себастьян взял брата за руку.
Влажная. И липкая… в крови… да он весь, с головы до ног в крови…
– Я… – Лицо искаженное, а пальцы вцепились в серебряную ленту ошейника, не то пытаясь избавиться от этакого украшения, не то, напротив, боясь, что оно вдруг исчезнет. – Я здесь… и лошадь… я ее?
И сам себе ответил:
– Я… кто еще… лошадь… хорошо, что лошадь, правда?
– Замечательно. – Себастьян старался дышать ртом.
Запах дурманил. Отуплял. И надо выбираться, а там уже, вне конюшен, Себастьян подумает… обо всем хорошенько подумает. А подумать есть над чем.
– И плохо… я не должен был убивать… я не должен был оставаться среди людей… ошибка, которую…
– Которую кому-то очень хочется исправить.
– Что?
Яцек держался позади безмолвной тенью. И только когда до двери дошли, он скользнул вперед:
– Погодите, я гляну, чтобы… нехорошо, если его таким увидят.
Правильно. Слухи пойдут, а вкупе с убийством, то и не слухи…
Отсутствовал Яцек недолго, вернулся без свечей, но и ладно, лунного света хватало.
Белое пламя уже погасло, оставив круг темной спекшейся земли, будто и не земли даже, но живой корки над раной. Лихо дернулся было, зарычал глухо.
– Что чуешь?
– Тьму…
Глаза его позеленели, и клыки появились, впрочем, исчезли так же быстро.
– Там это… бочка с водой… и корыто… он грязный весь. – Яцек переминался с ноги на ногу. – И… может, мне одежды принести? В доме осталась старая…
– Принеси, – согласился Себастьян.
И младший исчез.
А неплохой парень, как-то жаль, что раньше не случалось встретиться нормально. И в том не Яцекова вина…
– Лихо ты… бестолковое. – Себастьян не отказал себе в удовольствии макнуть братца в корыто с водой. Тот не сопротивлялся, хотя водица и была прохладной, а корыто – не особо чистым. – Раздевайся давай… хотя нет, погоди. Покажи руки.
Лихослав молча повиновался.
– Рассказывай.
– Нечего. Рассказывать. – Он говорил осторожно, еще не до конца уверенный в том, что способен говорить.
– Как ты здесь оказался?
– Не помню.
Он вновь нырнул под воду и стоял так долго, Себастьян даже беспокоиться начал, мало ли, вдруг да братец в порыве раскаяния, которое, как Себастьян подозревал, было несколько поспешным, утопнуть решил? Но Лихо вынырнул, отряхнулся и с немалым раздражением содрал окровавленный китель.
– Что помнишь?
– Ужин помню. Потом… потом мы перешли в курительную комнату… с Велеславом говорил.
– О чем?
Лихослав нахмурился, покачал головой: