Хозяйка замка Ёдо

Иноуэ Ясуси

Обо всех этих событиях незамедлительно докладывалось Тяте, которая осталась в Фусими. Осень уже хорошо потрудилась в замковых садах. Тятя сидела на энгаве, любуясь красными листьями. Ей казалось, что она жила, любила и страдала только ради этого дня. Впервые за долгое время она вспомнила свою матушку, госпожу О-Ити, и вдруг расплакалась, и сама не знала отчего. Слёзы безудержно катились по щекам. Ребёнок, в жилах которого течёт кровь Асаи, удостоился таких почестей, такого высокого положения, что его принимает у себя во дворце сам Небесный государь. Она, Тятя, стала наложницей убийцы её собственной семьи, но сегодня её маленький Хидэёри, потомок Асаи, сделался полноправным наследником дома Тоётоми, и настанет день, когда его власть распространится над всей империей. Госпожа из Северных покоев, законная

супруга Хидэёси, и его многочисленные наложницы вдруг представились Тяте особами столь незначительными, что она недоумевала, как можно было когда-то питать к ним лютую ненависть — они того просто не заслуживали.

В сопровождении трёх свитских дам Тятя безмятежно прогулялась по саду и поднялась на холм, с вершины которого открывался вид на Удзигаву, серебристой змейкой петлявшую по синим долам. Тятя посмотрела туда, где когда-то возвышался замок Ёдо, ныне сровнявшийся с землёй. Деревья, шумевшие на склоне, застили обзор, но она глаз не могла отвести от дальних высот, потонувших в голубой дымке. Ёдо осталось для неё местом, преисполненным грустных воспоминаний. Она во что бы то ни стало хотела завладеть собственным замком в пику Госпоже из Северных покоев и добилась своего от Хидэёси. Там она дала жизнь Цурумацу, там же потеряла его. И теперь призрак замка Ёдо навевал на неё мучительную тоску.

В тот день Тятя поняла ещё одну важную вещь: Фусими тоже лишился для неё былого значения. Здесь она могла чаще видеться с тайко, который в её обществе забывал о других наложницах и законной жене, но и сам Хидэёси теперь утратил в её глазах всю свою привлекательность. Отныне она мечтала жить в окрестностях столицы — поближе к сыну.

Несколько дней спустя тайко нанёс ей визит, и Тятя поделилась с ним своими чаяниями. Он, похоже, обрадовался при мысли, что ему придётся навещать Тятю в Киото, вместо того чтобы тратить время на поездки в Фусими.

— Раз уж тебе захотелось пожить в столице, надобно отправить тебя туда поскорее. Мне и самому не по душе, что за Хидэёри присматривают одни лишь слуги да няньки. Я бы предпочёл, чтобы он находился в заботливых руках матери.

Ещё через несколько дней Тятя покинула Фусими и разместилась в новой резиденции сына в Киото.

VIII

2-й год правления под девизом Кэйтё [103] выдался богатым на события. Тайко не только выстроил новую резиденцию для Хидэёри и пышно справил новоселье сына, но и предпринял очередной поход на Чосон. Триста тысяч воинов переправились за море, высадились на Корейском полуострове под предводительством Хидэаки Коба-якавы и Ниёсуя Куроды, изготовились к триумфальному шествию вперёд.

103

1597 г.

На сей раз тайко отдавал приказы из Киото, Осаки или Фусими, куда каждый день прибывали вестовые с фронтовыми сводками. На юге, в прежней ставке главнокомандующего, он не появлялся.

Тяте казалось, что эта война вдохновляет Хидэёси уже не так, как предыдущая. Ей больно было думать о кровопролитных сражениях с чужеземной армией по ту сторону моря, и она чувствовала, что теперь Хидэёси руководит войсками совсем иначе. Он растерял всё своё хладнокровие, решения принимал порывисто, под влиянием сиюсекундных эмоций. Вести о победах приводили его в безмерное ликование, а узнав о том, что наступление на каком-то участке захлебнулось и противник начинает брать верх, он погружался в пучину дурного настроения и принимался почём зря ругать всех своих полководцев, не имея в виду никого конкретно.

После 2-го года Кэйтё тень старости сгустилась над Хидэёси, тяжким бременем легла на его плечи. Любовь к сыну начала принимать устрашающие формы, он окружил Хидэёри чрезмерной заботой, без устали тетёшкал и баловал его, не отпускал от себя ни на шаг. Создавалось тягостное впечатление, что лишь присутствие сына сообщает смысл жизни дряхлеющего тайко.

Тятя наблюдала за его причудами с полнейшим равнодушием — у неё не было причин жаловаться на то, что старик питает к сыну болезненное обожание и готов ради него разбиться

в лепёшку, но порой такое поведение могущественного полководца вызывало у неё досаду. Нынешний Хидэёси не имел ничего общего с тем грозным и величественным воином, который твёрдой поступью вёл свои войска на север в день оглушительной победы над Тятиным отчимом, Кацуиэ Сибатой. С тех пор минуло четырнадцать долгих лет, и сияние славы, увенчавшее некогда Хидэёси в её глазах, безнадёжно померкло.

В первую луну 3-го года Кэйтё [104] тайко предложил Тяте сопровождать его весной в Дайго [105] , на любование цветущей сакурой. «Охотно составила бы вам компанию, но тогда мне придётся бросить маленького господина Хидэёри без присмотра», — могла бы ответить Тятя, которая в последнее время всё больше старалась увиливать от приглашений на пиры у даймё и чайные церемонии; упоминание о благе Хидэёри тотчас побуждало тайко брать свои слова назад и оставлять наложницу в покое. Однако на сей раз Тятя согласилась. Она давно уже слышала восхищённые отзывы о красотах Дайго, и ей хотелось взглянуть на знаменитые вишнёвые сады. К тому же Хидэёси собирался взять сына с собой — возможность побыть в тесном семейном кругу Тятю тоже привлекала.

104

1598 г.

105

Дайго — горная местность, славящаяся вишнёвыми садами. Находилась в старые времена в окрестностях Киото, ныне — в черте города.

Но, к её удивлению, вскоре выяснилось, что у тайко были более масштабные замыслы. Он собирался превратить любование цветами в грандиозное празднество.

Девятого дня второй луны Хидэёси собственной персоной явился в монастырь Дайго, дабы обозреть будущее место событий и отдать распоряжения о починке всех обветшавших построек на территории храмового комплекса. Затем, шестнадцатого числа, он снова примчался туда с проверкой и велел заодно возвести роскошный зал приёмов, расширить площадку для церемоний, ускорить ремонтные работы, а также подлатать и без того добротно отстроенные пагоду и центральные ворота.

Двадцатого числа Хидэёси прибыл в Дайго в третий раз и поднялся на вершину горы, нависавшую над площадкой для церемоний, — предполагалось, что именно оттуда гости будут любоваться цветущими садами, и он счёл своим долгом удостовериться в великолепии открывавшегося вида.

Рвение, проявленное тайко при подготовке празднества, всех повергало в изумление. Двадцать третьего и двадцать восьмого числа неугомонный старик снова был в Дайго. На третий день третьей луны опять приехал туда. Не усидел в своих покоях и одиннадцатого числа, а четырнадцатого, накануне даты, назначенной для общего сбора, нанёс в горный монастырь последний, контрольный визит. Тятя уже поняла, что любование цветами в этом году будет сильно отличаться от скромной семейной прогулки, но и не подумала упрекать Хидэёси.

Разлетелся слух о том, что самураи, вооружённые луками и ружьями, будут нести стражу на подступах к храму Троих Просветлённых, главному храму Дайго, и что в долинах, на окрестных холмах и берегах рек царит невиданное оживление — строятся чайные павильоны, где смогут отдохнуть даймё, которые съедутся из Осаки, Фусими и Киото, дабы присоединиться к процессии паланкинов тайко и его свиты.

Хорошая погода, державшаяся всё время приготовлений, тринадцатого числа внезапно испортилась — полил дождь, разгулялся порывистый ветер. На следующий день ветер угомонился, да и ливень поутих, но небо всё ещё грозно хмурилось. На пятнадцатый день третьей луны наконец распогодилось, выглянуло солнце, к огромному облегчению устроителей празднества. Тайко со свитой покинул Фусими рано утром, в час Зайца, и отправился а Киото. Там, у резиденции Хидэёри, к нему присоединились остальные приглашённые, после чего процессия паланкинов, окружённая внушительным эскортом конных воинов, двинулась к Дайго. Несмотря на звон оружия и отблески доспехов, в пути царили мир и благодать, подобающие людям, которые настроены на любование цветущей сакурой.