Хозяйка жизни, или Вендетта по-русски
Шрифт:
Коваль молча впихнула в квартиру Егора и чемодан, закрыла дверь и устало опустилась на полку для обуви.
– Что… случилось? – спросил отец, видя, что она явно не в себе.
– Папа… Женьку арестовали прямо на таможне…
– Как?! За что?!
– Я не знаю, за что! Может, ты мне расскажешь?
Виктор Иванович покачал головой, потом обернулся к замершему у двери внуку:
– Егорка, как вырос-то! Узнал деда? – мальчик нерешительно кивнул, косо глянув при этом на мать. – Ну, что ж мы в коридоре-то… раздевайтесь, Мариша! – спохватился отец, помогая ей встать. – Не
– Встретили нас уже, – резко бросила дочь, вешая плащ и сбрасывая туфли. – Так встретили – никому не снилось! Пап, ты не кипешись, – попросила она, помогая Егору снять куртку. – Мы пока не голодные… да мне и не полезет сейчас ничего.
Отец покачал головой, обнял внука, легонько щелкнув при этом по носу, и повел в комнату. Марина двинулась следом, опустилась в стоящее у двери кресло и почувствовала, что сейчас потеряет сознание. Такое бывало после нервного напряжения, когда приходилось концентрироваться, а потом резко наступало расслабление. Она ущипнула себя за мочку уха, а затем сильно ударила по щеке.
– Мам, ты чего? – удивленно спросил сын, вздрогнув от неожиданного звука. – Зачем ты бьешь себя?
– Уже не бью. Иди ко мне.
Егор проворно соскочил с дивана, на который успел забраться с ногами, и залез к Марине на руки, прижался всем тельцем. Коваль обняла его и уткнулась лицом в волосы. Они остались вдвоем, без Женьки, и Марина растерялась – она отвыкла быть без него. Без его заботы и опеки. Мало того – она оказалась фактически на чужой территории, без помощи, без поддержки, с ребенком и арестованным любовником. Кстати, по ее вине арестованным… Если бы еще знать, за что.
Егорка притих, словно чувствовал, что происходит нечто непонятное и мать переживает от этого. Он ощущал ее дыхание, стук ее сердца, видел, как вздрагивают тонкие пальцы обхвативших его рук.
– Мама… – прошептал он, стараясь не шевелиться. – Мам… а папа – он где сейчас? Зачем его полиция увела?
– Милиция, – автоматически поправила Марина, думая о своем.
– Ну, пусть милиция, – согласился сын. – Зачем? Разве он стрелял из ружья по машинам, как сумасшедший мистер Никсон?
Мистер Никсон был их соседом – одинокий мужчина лет пятидесяти, вечно хмурый и замкнутый. У него признали неизлечимую болезнь мозга, после чего мистер Никсон заперся в своем доме, почти две недели глушил виски, а потом вдруг открыл стрельбу с чердака по проезжавшим мимо машинам. Полиция брала дом штурмом, и это событие еще долго обсуждалось всеми соседями. Егорка же свято уверовал в то, что в полицию попадают исключительно любители стрельбы.
– Мам! Но ведь у папы, – продолжал он, старясь заглянуть в лицо матери, – у папы же не было ружья!
«Твоему папе оно и не нужно было никогда, – грустно подумала Марина. – Он мог убить руками или финкой, на худой конец…»
– Ну, что ты молчишь, мамуля? – донимал сын, желая выяснить причину столь странного исчезновения отца.
– Грег, это недоразумение. Папу просто с кем-то перепутали. Скоро все выяснится, и его отпустят, – уверенно, насколько это было возможно, произнесла Марина. – Только давай договоримся – ты не будешь задавать мне вопросов, ладно?
– А
Коваль только рукой махнула – знала, что бесполезно что-то запрещать этим двоим, все равно сделают так, как сами захотят.
Виктор Иванович подмигнул внуку, а тот скорчил мордашку в ответ.
– Ну, пойдем, внучек, на кухню, пусть мама отдохнет и в душ сходит, а мы с тобой пока завтрак сообразим.
Егорка радостно спрыгнул с материнских колен и последовал за дедом, прыгая на одной ножке.
– Пап, конфет только не давай ему! – крикнула Марина вдогонку, не особенно, правда, рассчитывая на понимание.
Она посидела в кресле еще какое-то время, пока не поняла, что нужно вставать и что-то делать.
Встав под прохладную воду в душе, она немного расслабилась, а мысли обрели ясность.
«Поеду сейчас к Димке, – думала Марина, нанося на короткие волосы шампунь. – Перешагну через свое обещание больше никогда его не видеть и ни о чем не просить – черт с ними, с моими прошлыми понтами, я ведь другая теперь… И не ради себя я это делаю, не ради своего интереса – мне Женьку нужно спасать, Хохла, подставившего голову из-за меня. Неужели Димка не поймет?»
Она выключила воду и вышла из-за шторки, очутившись перед большим зеркалом, висящим на двери. Коваль замерла, разглядывая себя, и вдруг поняла, что за эти несколько часов постарела и стала выглядеть намного старше, чем была… Ее тридцать восемь сейчас были написаны на лице, ни годом меньше… Оказывается, страдания и переживания способны наложить отпечаток так быстро и так бесповоротно…
«Все, на фиг, хватит себя жалеть! – решительно встряхнула она головой и взялась за висящий на крючке фен. – Толку от этого? Надо брать себя в руки, надо вспоминать все, что я умела в той жизни. Я должна сделать это ради Женьки, он не задумался бы…»
В кухне шла работа – Егорка, забравшись на табурет с ногами, готовил тосты в тостере, Виктор Иванович резал зелень для салата и время от времени помешивал на большой сковороде ризотто. Марина потрепала сына по волосам и спросила, садясь на табуретку напротив:
– Ты спать не хочешь?
– Нет. Смотри, сколько я уже тостов поджарил! – с гордостью отозвался мальчик, демонстрируя матери большую плетеную корзинку, полную поджаристых хлебцев. – Мне дедушка разрешил!
– Молодец, помогаешь. Папа, – обратилась она к отцу. – А чем нынче мой братец занимается?
Виктор Иванович отложил нож, потянулся за солонкой. Марина ждала, покачивая ногой, а отец все медлил с ответом, делал вид, что занят приготовлением салата.
– Папа…
– А? О чем ты спросила, Мариша? – словно очнулся он, виновато глянув на дочь. – О Димке?
– Что происходит, а? – подозрительно спросила Коваль, чувствуя неладное.
– Да ничего, доченька, – вздохнул отец. – Просто я не думаю, что стоит с ним встречаться. Во-первых, он сейчас занимает довольно высокий пост в охране одного крупного банка, а во-вторых, он ведь не в курсе того, что ты жива, – как ты представляешь себе эту встречу?