Храм Фортуны
Шрифт:
— Ну, нет, наговорил он достаточно, но все не о том, о чем его спрашивали. Мерзавец все время рассказывает разные гадости про нас с тобой.
Тиберий в ярости скрипнул зубами и умолк.
Они спустились в подвал, где несколько человек — палач и его помощники — трудились над Агриппой Постумом.
Молодой человек был привязан к поперечной балке, он был весь залит кровью, тело носило следы побоев. Лицо исказилось от боли, голова поникла, но глаза по-прежнему смотрели дерзко и вызывающе. При виде Тиберия и Ливии он сделал попытку улыбнуться.
— Ну, — надменно произнес цезарь, подходя ближе, — откуда ты такой взялся? Что-то не встречал я тебя раньше в роду Юлиев.
Он упорно делал вид, что не узнает Постума и принимает его за беглого раба Клемента.
— Оттуда же, откуда и ты, — хрипло ответил Агриппа. — Август усыновил нас в один день. Забыл уже? Старческий склероз начинается?
— Ах ты, мерзавец, — прошипела Ливия и повернулась к палачу. — Сказал что-нибудь?
— Нет, — ответил тот.
— Ну, тогда от его языка толку мало, — хищно оскалилась императрица. — И можно смело его отрезать. Очень уж он у него беспокойный.
Палач послушно кивнул и взял со стола узкий острый нож.
— Нет, — остановила его Ливия. — Лезвие слишком холодное. Подогрей его.
Тиберий побледнел.
— Что ты делаешь? — шепнул он. — Это же все-таки твой внук.
— Не мой, а Августа, — отрезала императрица. — Это большая разница.
— Пойдем отсюда, — сказал цезарь. — И прошу тебя, пусть этого мятежника казнят немедленно, но без мучений.
— Ты цезарь, — улыбнулась Ливия. — Твое слово закон. Привыкай, сынок.
Она повернулась к палачу.
— Ты слышал приказ своего повелителя?
— Да, госпожа, — ответил тот.
Он быстро подошел к Агриппе, который почти лишился сознания от боли и потери крови, и точным выверенным движением всадил ему нож в грудь. Голова Постума дернулась, тело обмякло и замерло.
— Вот и все, — прошептал Тиберий, отводя глаза.
— Да, — подтвердила Ливия. — Здесь — все. Ну, можешь идти отдыхать. Сегодня у нас был тяжелый день.
— А ты? — подозрительно спросил цезарь.
— А мне нужно нанести еще один визит, — с нехорошей улыбкой ответила императрица.
Сенатор Гней Сентий Сатурнин, скованный цепями, сидел на грязном полу в отдельной камере Мамертинской тюрьмы. Он тупо смотрел в пол и ни о чем не думал. Сенатор прекрасно понимал, что его долгая жизнь подошла к концу, но не жалел об этом. Он предвидел, какие страшные времена наступят, когда Тиберий и Ливия крепко ухватятся за власть, и не хотел быть свидетелем позора и унижения римского народа.
Беспокоила его лишь судьба жены и внучки, но он верил, что Луций Либон сумеет отыскать их и защитить.
В коридоре послышались легкие шаги, и к тюремной решетке подошла женщина. Тут было темно, но, даже не видя лица, Сатурнин сразу догадался, кто это такая.
Он гордо поднял голову.
— Зачем ты пришла? — спросил он глухо.
Ливия коротко засмеялась.
— Поговорить.
— О чем?
— О прошлом. Будущего у тебя уже нет.
— Уходи отсюда, — сказал Сатурнин. — Я не хочу с тобой разговаривать. Ты выиграла, чего тебе еще надо?
— А, так ты теперь признал, что я выиграла? — с торжеством воскликнула Ливия. — А помнишь, как ты смеялся надо мной? Помнишь, как я умоляла тебя не бросать меня, а ты что ответил?
Сатурнин промолчал.
— Вспоминай! — с пылом говорила Ливия. — Вспоминай Перузию и юную, беззащитную девчонку, которую ты...
Она всхлипнула.
— Я ведь полюбила тебя, — с горечью добавила императрица, — а ты меня бросил...
Сатурнин продолжал молчать.
— Ты посмеялся надо мной, над моими чувствами, и я поклялась тогда, что отомщу. И отомстила. Через пятьдесят лет.
— Скажи мне одно, — попросил Сатурнин. — Друз был моим сыном?
— Да! — крикнула Ливия. — Твоим! Но ты сам отказался от него. И теперь душа Друза в Подземном царстве, а мой Тиберий правит империей. Помнишь, как ты смеялся, когда я сказала тебе, что сделаю его цезарем?
Но Сатурнин не слушал ее.
— Так, значит, Германик мой внук? — спросил он.
— Ты догадлив, — нехорошо улыбнулась Ливия. — Но он никогда об этом не узнает, обещаю тебе. И цезарем тоже никогда не станет. Ты проиграл, Гней, и виноват в этом только сам.
Несколько секунд они молчали.
— Ладно, — сказала, наконец, императрица. — Мне пора. Вот, возьми.
На пол рядом с Сатурнином упал маленький золотой кружочек.
— Помнишь, как ты подарил мне эту монетку, когда мы еще думали, что любим друг друга? «На счастье», — сказал ты. Я хранила ее, я знала, что она еще пригодится. А теперь ты заплатишь ею Харону, чтобы он перевез твою душу через Стикс. Прощай.
Ливия резко повернулась и ушла. Ее шаги затихли. Сатурнин сидел не шевелясь и смотрел на монету. В его глазах появились слезы.
Но вот вновь послышался шум. К камере подошли двое мужчин, один открыл замок. Они вошли внутрь, приблизились к арестованному.
Тугая, жесткая веревочная петля захлестнула горло сенатора и консуляра Гнея Сентия Сатурнина.
Глава XXII
Горе побежденным!
Спустя три недели после вышеописанных событий, когда день уже клонился к вечеру, на пустынной виа Аврелия, недалеко от Рима, появился всадник.
Его сильный гнедой конь размашисто скакал по дороге, ударами крепких копыт взметая пыль и энергично встряхивая головой. Всадник уверенно держал поводья, всматриваясь в даль. По мере приближения к городу он начал внимательно оглядываться, словно выискивая что-то.
Это был Гай Валерий Сабин, который возвращался из Германии, чтобы огласить в сенате завещание Августа и потребовать наказания виновных в нарушении воли покойного цезаря.
Знакомый поворот неожиданно открылся его глазам. Да, правильно. Где-то здесь должен стоять храм Фортуны. Богини судьбы, которая все вертит и вертит свое колесо, играя людскими судьбами.