Храм Фортуны
Шрифт:
Суда расползлись уже футов на двадцать. Было ясно, что пиратам теперь не догнать бирему. Но стрелы продолжали свистеть.
В этот момент на палубу вышла Лепида. Гордая римлянка двигалась спокойно и с достоинством.
— Кому нужна помощь? — спросила она, оглядывая палубу, на которой лежало несколько тел — убитые и раненые. До сих пор о них некогда было позаботиться.
— Сейчас, госпожа, — ответил помощник, выглядывая из-за мачты. — Отойдем еще немного. Лучше пока...
Он не договорил. Кто-то на униреме в последней отчаянной попытке до упора натянул свой тугой лук и пустил стрелу. Она провизжала над ухом у поднявшего голову Селевка и вонзилась в грудь жене сенатора Сатурнина. Женщина на миг замерла, а потом тихо опустилась на палубу.
— О боги! — в ужасе крикнул помощник капитана, бросаясь к ней.
Расстояние между двумя кораблями все увеличивалось и увеличивалось. На «Золотой стреле» попытались еще взяться за весла, но скоро поняли тщетность этой попытки.
Залитый кровью Эвдем глухо ругался; его люди устало опускались на дощатый настил, чтобы заняться своими ранами. Из каюты осторожно выглянул Никомед.
Он облегченно вздохнул, увидев, что морское сражение закончилось.
Глава XXIV
Храм Фортуны
Сабин проскакал в городские ворота и погнал коня дальше. Свежий воздух постепенно делал свое дело — похмелье проходило, голова работала уже гораздо лучше. Откормленный, застоявшийся в конюшне скакун резво перебирал ногами, копыта весело стучали по камням древней дороги. Легкий ветерок ласково шевелил волосы на непокрытой голове трибуна, обдувал лицо, забирался под панцирь. С каждым шагом лошади Сабин чувствовал себя все бодрее и увереннее, как и пристало чувствовать себя будущему префекту цезарской преторианской гвардии.
Виа Аврелия — построенная двести пятьдесят лет назад — стрелой прорезала обширную Этрурию и горную Лигурию, распадаясь затем на несколько ответвлений, которые словно кровеносные сосуды пронизывали район западного побережья Римской Империи. Она соединяла между собой Геную и Массилию, Тарракону и Новый Карфаген и заканчивалась в Гадесе, на самой южной оконечности Иберийского полуострова, откуда в хорошую погоду можно было увидеть белые скалы африканского континента.
Дороги, римские дороги... Во многом именно они сделали город на берегу Тибра столицей мира; в отличие от других монументальных творений человеческих рук — например, египетских пирамид, которые служили, главным образом, для удовлетворения болезненного самолюбия фараонов — они имели прежде всего практическое значение. По ним двигались железные легионы, энергичные купцы и достойные служители богов, чтобы распространить свое влияние — влияние силы, денег и веры — на бесчисленные народы, заселявшие необозримые территории по всему свету.
Лишь богатое и крепкое государство могло создать нечто подобное, могло проложить тысячи миль безукоризненных мощеных камнем дорог, поддерживать их на протяжении веков в рабочем состоянии, обеспечивать их охрану, наладить функционирование всех необходимых путнику заведений: гостиниц, таверн, почтовых станций.
Искусству строить дороги римляне научились у этрусков — таинственного народа, который появился в Италии девятьсот лет назад и долго жил там, процветая, пока воинственные квириты, потомки чудом ушедшего из-под Трои Энея и предки нынешних римлян, не покорили его и не подчинили своему оружию.
Но победители поступили мудро: они не стали уничтожать — как то нередко делали египтяне и персы, ассирийцы и парфяне — все то, что было чуждым, а значит — враждебным. Нет, они жадно впитывали знания и опыт своих предшественников, и это помогло им впоследствии создать самую большую и сильную в истории человечества Империю.
Этруски научили римлян строить дороги, сточные каналы, акведуки, многое другое. Но кое-где ученики превзошли учителей — так, на ровные, прямые и сухие этрусские дороги римляне стали класть еще и слой камней, и это было огромным достижением цивилизации.
Со свойственным им педантизмом римляне не только создали систему отличных коммуникаций, но и до деталей продумали административный вопрос. В Италии у каждой дороги был свой куратор — комиссар, отвечавший за состояние трассы и порядок на ней. В провинциях же в обязанности наместников также вменялось следить за пролегавшими на их территории дорогами, вовремя их ремонтировать и строить дополнительные участки, если того требовала ситуация. Правда, население не очень охотно шло на принудительные работы — у него хватало и других проблем. Так что, главным образом и здесь использовались солдаты — вечная палочка-выручалочка Рима.
Последним штрихом на этих прекрасных дорогах были миллиарии — специальные камни, установленные через каждую милю, то есть, через тысячу двойных шагов. На таких камнях были выбиты цифры, указывающие расстояние до Рима или до другого крупного города.
А в самой столице, на Форуме стоял miliarium anreum — золотой камень, на котором было указано, сколько миль отделяет Рим от главных городов провинций.
И вот, трибун Гай Валерий Сабин скакал сейчас по одной из таких дорог, по виа Аврелия. Слева доносился соленый резкий запах моря — оно плескалось неподалеку, справа поднималась гряда зеленых холмов, перераставших через несколько миль в красивые живописные Албанские горы.
По обеим сторонам дороги росли стройные оливковые деревья, кипарисы и пинии, кое-где попадался сложенный из грубых камней алтарь в честь Меркурия — покровителя путешественников, торговцев и воров. Попутчиков или встречных было немного — ведь Сабин проспал, и двинулся в путь уже довольно поздно, в самую жару, когда более предусмотрительные путники предпочитали отдохнуть где-нибудь под сенью деревьев или в придорожном трактире.
Трибун все гнал и гнал коня, глядя прямо перед собой. Он сдержанно улыбался приятным мыслям. Да, скоро, уже скоро Гай Валерий Сабин займет одну из самых высших должностей в государстве, будет вхож в Палатанский дворец, обретет почет и уважение, сможет жениться на правнучке Августа. Какая перспектива!
Только бы боги не устроили какую-нибудь пакость, не испортили всего. С ними такое случается — ведь всем известно, что небожители порой бывают завистливы. Вот. Афина Паллада превратила в паука бедную Арахнию лишь за то, что та умела вышивать лучше, чем сама богиня. А благородный Аполлон не постеснялся живьем содрать кожу с певца Марсия, когда тот осмелился соревноваться с ним в игре на арфе. И вполне может так случиться, что невиданное счастье, которое ожидает бывшего трибуна Первого Италийского легиона, придется не по вкусу кому-нибудь из олимпийцев. Боги любят, когда их ублажают и обращаются к ним с горячими молитвами. Тогда они добреют и не мешают людям.