Храм Василия Блаженного
Шрифт:
– Не могу, - вздохнул Колька, и честно признался со вздохом сожаления.
– Не мой.
– А чей же?
– спросил Сергей.
– Вон его, - кивнул Колька в сторону молчаливого мальчишки, сидевшего немного в стороне, и что-то строгавшего маленьким перочинным ножичком из палки.
– Что-то я тебя, мальчик, не знаю, - заметил, вглядываясь, участковый.
– Он только вчера вечером приехал, его мамка привезла из Москвы, он там в больнице лежал, - сообщил Колька.
– Ну, тогда мы почти что знакомы, - уверенно заявил Тарас Миронович.
–
– В вагончике. Только я еще не знаю, кто там рядом живет, - как-то без интереса ответил мальчик, не подняв головы и даже не перестав строгать палку.
– Ты мне разрешишь посмотреть в твой шикарный бинокль? А я тебе дам подержать пистолет.
– А зачем?
– равнодушно пожал плечами Олег.
– Что - в бинокль посмотреть?
– растерялся участковый.
– Бинокль вы берите, смотрите, сколько нужно, только осторожно. А оружие я не люблю...
Олег еще ниже склонился блондинистой головой к рукоделию.
– Вот те на!
– удивился участковый.
– Мужчина, а оружие не любит! А как же ты в армию пойдешь?
– Я не пойду в армию. И стрелять не буду. Ни в кого и никогда не буду стрелять!
– У него папу в Чечне убили, - тихо пояснил Петька.
– Да!
– воскликнул Олег.
– Убили! Мы с мамой приехали в Грозный за дедушкой и бабушкой, а я там заболел, и мы не смогли сразу уехать, а потом было поздно. Дедушка хотел нас отправить, но никак не получалось. Надо было большие деньги платить. А сам дедушка не хотел уезжать. Он говорил, что хотя он и русский, но в Грозном родился, здесь и умрет. Он был хирургом в городской больнице.
Потом стали бомбить, дедушка стал пропадать в госпитале, даже домой не приходил, так много там было раненых. Гражданских полно. Дети тоже, старики, женщины. Страшно. Потом ночью приходили боевики с автоматами, стали нас выгонять из квартиры и мы очень испугались, что нас убьют. Бабушка говорила про дедушку, что он работает в больнице, а боевики стали выбрасывать на улицу наши вещи. Пришли соседи, стали уговаривать боевиков, соседи были чеченцы, но боевики их не слушали. Тогда кто-то привел старого дедушку с первого этажа. И он стал кричать на боевиков, и даже побил их палкой. И боевики попросили прощения и ушли. Больше они не приходили.
Олег прервал рассказ, помолчал и продолжил.
– А город все бомбили и бомбили, а по телевизору говорили, что это не русские самолеты. Бомба даже в больницу попала и убила дедушку. Мы даже не знаем, где его похоронили, нам после рассказали, что он погиб. Потом стало совсем страшно. В город вошли танки, по улицам бегали люди с оружием, даже чеченские мальчишки бегали с автоматами, я сам видел. И все стреляли. Мы сидели в подвале и боялись. Все, кто жил в доме, чеченцы и русские. И когда штурмовали город, то в подвал забежал русский солдат, он закричал, чтобы все выходили, подняв руки, а в ответ кто-то что-то крикнул по чеченски и тогда солдат бросил гранату...
Олег снова помолчал.
– Тогда меня и ранило, и бабушку тоже. Она теперь ничего не слышит. Еще двух русских мальчиков, и одного чечена, убило, они рядом со мной сидели. Мне все это потом рассказали. И еще мы узнали позже, что той же ночью погиб мой папа. Он был танкист, майор. Нам потом привезли его ордена и медали, а мне - часы и бинокль отцовские. Мама говорила, что даже гроб не разрешили открыть...
– Почему?
– спросил Колька.
– Потому, что папа был танкист, он сгорел в танке.
– А солдат, который в подвале гранату бросил, он был наш?
– Там не было чужих. Там были люди с оружием, и люди без оружия.
– Но там же был твой папа! И он воевал, - не очень уверенно вставил Сергей.
– Там были еще мои бабушка и дедушка, моя мама, я, а еще все наши соседи по дому: чеченцы и русские. Они не воевали, они сидели в подвале... Я никогда не буду воевать, никогда ни в кого не буду стрелять...
Тарас Миронович грузно опустился на корточки возле Олега. И когда голова мальчика оказалась на уровне глаз участкового, тот даже губу прикусил: мальчик был не белокур, а абсолютно сед.
– Ты прости меня, старого дурня, - с трудом прокашлявшись, обратился к нему участковый.
– Не всегда все сразу понимаешь, можно жизнь прожить, и то не все поймешь. Ты прости, брат, если я что не так сказал. Ты настоящий мужчина.
Он хотел погладить Олега по голове, но остановился, взял у мальчика из руки ножик, аккуратно положил его рядом и положил ладошку мальчика на свою широкую, как сковородка, ладонь. Осторожно пожал, задержав с уважением.
Олег засмущался и сказал:
– Вы меня совсем и не обидели. А бинокль, пожалуйста, берите, мне нисколечко не жалко, только поосторожнее, он отцовский...
– Ну, конечно!
– отозвался Сергей, бережно взяв бинокль.
– Куда смотреть-то? Где он, Васька?
– спросил у мальчишек участковый, забрав бинокль у сына, не обращая внимания на изображенное им лицом возмущение такой несправедливостью.
– Вооон, напротив, горка, немного повыше, там, за кустами он, там полянка, вот там и веревка, и все остальное.
– Как же вы его сквозь кусты увидели?
– рассердился Тарас Миронович, безуспешно пытаясь рассмотреть хоть что-то на соседней горке, которую по склонам покрывал густой кустарник.
– А вы неправильно смотрите, дядя Тарас, - выпалил Колька.
– Как это так - неправильно?!
– даже присел участковый.
– Я что, с другого конца в бинокль смотрю, что ли?!
– Смотрите вы в бинокль правильно, с правильного конца, только так вы все одно ничего не увидите, - пояснил Колька.
– Смотреть нужно вон с того дуба, мы оттуда смотрели, больше ни с какого дерева не видно, а снизу тем более.
– Откуда?!
– ахнул участковый, задрав голову и уронив при этом фуражку.
– Я что - белка, что ли?! Вы что - издеваетесь надо мной?