Храм
Шрифт:
— Но я же вам подарил Библию…
— Еще раз за это благодарю тебя, но я не могу… ее читать.
— Как жаль… А если я все-таки напишу книгу, можно будет вам ее прислать?
— Да, присылай, для нее я сделаю исключение. Наперекор тому, что упорно считаю книги…
— …Бесполезными, знаю. Во всяком случае, книгу еще надо написать, потом найти хорошего издателя. Того, кто поверит в меня, проявит терпение, пока я не стану известным…
В его глазах появился блеск.
— Терпение, странник, терпение! Все великое надо делать…
— …Терпеливо и без спешки, знаю.
— Я, определенно, повторяюсь!
— Вы — великолепный педагог, это уж точно: все подтверждаете своим примером и
Фернандо захохотал. Смех у него хриплый и в то же время светлый, как неослабевающее сияние его души.
— Спасибо тебе от всего сердца, странник.
— Вы не должны меня благодарить, Фернандо.
— Должен, ведь ты научил меня кое-чему очень важному.
— Это чему же? Как использовать средства массовой информации?
— Гораздо большему: основная причина возникающих перед нами преград кроется в нас самих.
— Это уж точно, вы правы. Но этому вы меня научили, а не наоборот.
Его взгляд взлетел в высокое небо агонизирующей голубизны.
— Да… Именно в нас сокрыта основная причина всех наших бед, — повторил Фернандо.
— И во всем этом присутствует Господь Бог?
— Бог?
— Посмотрите на это пространство перед нами!.. Такое впечатление, будто Земля необъятна, хоть на Млечном Пути она выглядит как крошечный шарик, да и вся наша галактика — не более, чем песчинка в космосе. Тогда для чего все это космическое пространство? В чем его назначение? Если только в том, чтобы принять наши бедные души, так этого в миллиард раз больше, чем надо… Но если и вправду Бог создал мир, так почему Он его задумал таким огромным?
— Ах, странник!.. У меня есть ответ. Пустота — вот что тревожит, именно она заставляет нас искать близость с себе подобными. Прижимаемся друг к другу, чтобы не чувствовать себя одинокими, крошечными. Строим соборы, чтобы заполнить свою жизнь. Некоторые сумасшедшие пишут книги, чтобы прийти почти к тому же… Говоря по правде, желая пробудить в нас любовь, Бог не нашел ничего лучше бесконечного пространства.
Я тогда не попрощался с Фернандо и утром следующего дня пришел в дом Джильды. Джильда мыла лестницу перед входом рядом с мимозой, согнувшейся под тяжестью созвездия цветов.
— Где ваш брат? — спросил я после того, как поприветствовал ее.
— Ну, как ты думаешь, где еще он может быть? В соборе, черт возьми!
Жизнь вернулась в привычное русло. «Все встало на свои места», — подумал я в ту минуту. Ну, вот и хорошо, и этого вполне достаточно. Я остался доволен.
— До свидания, Джильда! Удачного вам дня!
Этим утром я так и не навестил Фернандо. Возможно, не увижу его больше никогда. Но для себя решил, что буду вспоминать о нем так, как он просил: «Улыбаясь и смеясь, ведь именно так я буду вспоминать о тебе».
Автобус номер 282, в последний раз. Направление — столица и офис Нади, куда я ворвался как смерч во время обеденного перерыва. Она — в кругу коллег — приготовилась впиться зубами в бутерброд.
— Я ее похищаю! — воскликнул я.
Все пристально смотрели на меня. Я быстро все уладил.
— Во второй половине дня Нади не будет! И на завтра она берет отгул. Вы не могли бы сообщить об этом начальству?
— Негодник, ты хочешь убедить заинтересованное лицо…
— Пошли! — прервал я ее, схватив за руку. — Не будем терять времени!
И я поднял ее на руки, как ангела.
Два дня безумия в вихре богемной жизни в кафе и всепоглощающих вздохов в алькове. Долгая ночь в отеле «Ритц», что украшен темными пятнами «морской пенки», и во всех тех «высоких местах», которые я посетил когда-то, блуждая как тень, и тех, которые избегал. Лa Чуэка, вотчина Педро Альмодовара, где во время обеда ноги покоятся в теплом песке; квартал писателей, где Лопе де Вега произвел на свет тысячу пятьсот произведений и пятнадцать душ детей; та же лихорадка охватила и меня. Испив осевший пар роскошных гостиниц, в хрустальном баре отеля «Урбан» под огромной чарующей итальянской люстрой я чуть было не сказал Наде, что хочу жить с ней вместе. Такое вот сверкающее сиюминутное ощущение молодости! Затем мы кочевали по мрачным тавернам, позволяли китаянкам на Главной площади массировать нам ноги, танцевали в темных сырых катакомбах «Театро де Лас Акуас» под музыку рок-группы «Чамбао» или что-то в этом роде, певшей о трагедии иммигрантов, которые тонут во время плавания на воображаемый иберийский остров Аркадия. Мы переходили из одного бара в другой, снова и снова. От шумного веселья с музыкой и танцами до потешного шоу любопытных дам в «Гула-Гула». Наши бодрые тела и горящие взгляды сплетались в стремительном порыве под аккомпанемент известных припевов, которые возвращали нас в студенческие времена на Мальте или задолго до них, когда все слушали Шанайю Твейн, Бон Джови, «Уайт Таун», Даруда и его «Торнадо»… Надина юбка цвета сапфира слегка приподнималась, и у этой юбки была короткая как дрожь, как электрический разряд, история. I could never be your woman. [23] Ночь запомнилась вплоть до перламутровых блесков, что делают ее вечной.
23
Я никогда не стану твоей (англ.).
На следующий день мы обедали в одном из заведений под вывеской «Музео-дель-Жамон», где с потолка свисают окорока. Стоя съели окорок-дыню. Солнце снаружи лизало наши тарелки, наши руки, которые находили друг друга на стойке бара. Ногти Надиных пальцев были лилового цвета.
— Останься хотя бы на День Сан Исидро, — предложила она.
Это грандиозный праздник в честь святого покровителя Мадрида: целую неделю идут концерты и спектакли, фейерверки, всевозможные развлечения, ночные балы на открытом воздухе и народные гуляния на лужайке Сан Исидро. Еще один мимолетный порыв — ведь мне так нравилось быть вместе с Надей, — от которого я поспешил избавиться, чтобы раствориться в благотворной для писателя тишине.
— Будет множество коррид! — снова воодушевилась она. — Надо, чтобы ты хоть раз в жизни увидел корриду.
— Коррида меня мало интересует…
— Но ты же пропустишь потрясающую книжную ярмарку в парке Ретиро.
— Ты никогда не угомонишься!
— Да, это точно. Ну, что ж, увидимся через восемь лет, как обычно?
— Как только закончу книгу, вернусь к тебе. А может, ты приедешь ко мне в Париж?
— Или в Барселону…
— Прекрасная идея.
— Поедем смаковать леденцы из киви в том магазинчике, где их варят, Папабуббль.
— Или залепим зубы нугой в парке Гуэль!
— Зачем?
— Но сосать леденцы из киви ничуть не легче. Так где же лучше встретиться, в Париже или в Барселоне?
— Иногда мне хочется узнать, на какой планете ты живешь. Похоже, вы с Фернандо прибыли с одной и той же планеты.
С влажными глазами она обняла меня и пожелала удачи при встрече с отцом. Я стремглав помчался на посадку — с болью в сердце и отягощенный (уже!) чемоданами воспоминаний.
Странные чувства возникают при возвращении в свою страну — как будто после велогонки «Тур де Франс», что длилась не три недели, а четыре месяца, когда после взрыва эмоций снова погружаешься в банальную повседневную жизнь, где уже нет ни того ежедневного возбуждения от пробега, ни напряженности от подстерегающих неожиданностей. Закончилось важное событие, далекое и фантастическое, как будто его и не было никогда. Меня постигло смешанное чувство, сродни похмелью или возвращению солдата домой, но, несмотря на меланхолию, я все же ощутил прилив силы и целостность — мое приключение поднялось в цене.