Храм
Шрифт:
Свист неоднократно слыхал историю об охотнике, носившем имя Злой. Тот свел счеты с жизнью привселюдно, прямо во время обеда выстрелив себе в голову из охотничьего ружья. Говорили, что он слишком сильно задавался теми вопросами, на которые ответов не было даже у Отца, а значит ответов не было в принципе. Он все хотел узнать, откуда берутся люди, как так выходит, что на смену мерцалам приходит еда и одежда, как случается, что жители Дома сами собой вспоминают все необходимое для жизни? Злой – не единственный кто наложил на себя руки.
Пример Злого пугал Свиста, и парень старался поменьше думать о таких вещах, но не думать совсем он не мог: вот взять хотя бы слова. Все жители Дома прекрасно понимали друг друга, но часто звучание слов у них было разное, остальные просто знали, что значит тот или иной набор звуков. Иногда люди говорили похожими словами, как Орех и Пластун. Или Топор – его речь всегда была отрывиста и резка, будто он команды отдает. А вот слова Ведуна напротив, текли мягким ручьем – заслушаешься. Желтый Кот, раскосыми глазами смахивающий на Пластуна, говорил, словно мяукал, за что и получил свое имя.
Одолеваемый неприятными мыслями, Свист добрался до своей коморки, как он ее в шутку называл. В шутку, потому как комната была довольно просторной и светлой, у дальней стены стояла кровать, накрытая шерстяным одеялом; нашелся и упомянутый сундук с добром. Через узкие окна, что выходили под самый потолок трапезного зала, в комнату лился мягкий свет. Свисту нравилось временами сидеть у этих бойниц и наблюдать за людьми внизу.
Он повесил винтовку на крюк, стащил сапоги, потом снял с ремня большой охотничий нож и сунул его под подушку. Настоящей нужды в том не было – Дом как будто что-то охраняло, и ничего страшнее сквозняка не пробиралось внутрь его стен. Но каждый раз, когда он ложился спать, он клал под подушку нож. За это Пластун частенько смеялся над ним.
Едва коснувшись щекой прохладной подушки, он уснул.
Снились какие-то люди, высоченные хрустальные башни отражали бледный, неживой свет, на уши давил нескончаемый вой. Снилась стальная птица с горящим крылом. Птица сорвалась в штопор и понеслась куда-то вниз, где солнце разлило золото на серо–стальной глади… Снился океан!
Свист резко сел на кровати. Сердце бешено колотилось. Сновидения мучили почти всех местных жителей, непонятные и страшные. Но что-то глубоко в душе отзывалось странной тоской при, пусть желанном, пробуждении. Только не понятно было, почему. Один лишь Пластун не тяготился снами – он рассказывал, что ему снятся табуны лошадей, бескрайние травянистые просторы и ветер. Он единственный, кто любил видеть сны.
Охотник перевернулся на другой бок и вновь попытался уснуть, сжимая рукоять ножа под подушкой.
3
Свист лежал на опушке поляны, прячась в высокой траве. Солнце успело взойти достаточно высоко и потихоньку начало припекать. От земли поднималась пахнущая клевером испарина.
Раздался сухой треск десятка ружейных выстрелов, и с крон ближайших деревьев сорвалась стая пестрых птиц. Лес наполнился истошным визгом насмерть перепуганных приматов, криками охотников и звуками пальбы.
С противоположной стороны поляны, из зарослей выскочили несколько обезьян и, гонимые ужасом, метнулись прочь от опушки. Вставая на одно колено, Свист поднял винтовку к плечу.
Первая пуля попала в лобастую голову. Животное рухнуло, взбрыкнув конечностями, и покатилось по земле, приминая траву и редкие лесные цветы. Свист повел тяжелым стволом, но следующий выстрел оказался не столь удачен – пуля лишь оцарапала бок мохнатого беглеца. Зверь, последний из оставшихся в живых, резко прянул в сторону, наконец-то заметив людей, и стремительно понесся к спасительной чаще. Грохот трех выстрелов слился в один, и матерый самец упал, перекувыркнувшись через голову.
Сразу стало очень тихо, даже кузнечики примолкли в траве.
— Совсем чуток не дотянул, — сказал рослый охотник, подходя ближе к телу животного. – Ба! Да он еще живой! – воскликнул он.
Самец лежал ничком, натужно дыша. Из двух ран в спине, пачкая седеющий мех, толчками текла густая, почти черная кровь.
— Подохнет, никуда не денется, — небрежно заметил подошедший Скальник, человек жесткий и практичный.
— Мучается ведь, — сказал первый стрелок, вынимая из ножен широкий нож «Боуи». – Нельзя так.
Левой рукой он запрокинул обезьяне голову и одним движением перерезал зверю глотку, от уха до уха. Тухнущий взгляд животного остановился на Свисте и тот непроизвольно отвел глаза.
— Эх, столько мяса пропадает, — сокрушенно вздохнул Скальник.
— И так жратвы хватает, незачем лишний раз эту убоину есть, — милосердный охотник вытер нож о мех животного. – Так завещал Отец.
Тем временем из лесу показались загонщики. Люди волокли обезьяньи туши, оставляя позади себя дорожку кровавого следа. Тушки свалили в одну кучу прямо в центре поляны, вскоре над грудой тел деловито загудели мухи.
— Сколько тут твоих? – спросил у Свиста подошедший Пластун, кивком указав на пушистые тела.
— Один, — хмуро ответил парень.
— Один?! – удивленно поднял брови Пластун. – Ну, будет тебе, не переживай.
— А я и не переживаю, — хмыкнул Свист, малость покривив душой.
Пара охотников, вооружившись тяжелыми тесаками, быстро нарубили веток, и скоро над лесом потянуло паленой шерстью и горелым мясом. Люди сидели с наветренной стороны, подальше от полыхающей кучи, из заплечных мешков появились свертки с едой, большая квадратная фляга пошла по кругу. Охотники вышли с рассветом, так что завтрак они пропустили, и сейчас спешили наверстать упущенное.
— Эх, сегодня награду с обмена получим, — радостно воскликнул Крепыш, азартно потирая ладони.
— Как вернемся – должна быть, — ответил Свист.
Сидя на траве, он снаряжал блестящие патроны в квадратный магазин своей винтовки.
Щелк – восемнадцать.
Щелк – девятнадцать.
Почему-то этот звук его успокаивал. В коробку магазина помещалось двадцать остроконечных патронов, но последний он вставлять не стал, чтобы пружина не срабатывалась.
— Свист, — тихо спросил Крепыш, наклоняясь поближе к охотнику. – Я хотел у Ореха спросить еще вчера, но он что-то не в духе: зачем мы этих зверей перестреляли?