Хранить вечно. Дело № 2
Шрифт:
– А вот подруге твоей, так и быть, погадаю, и такое скажу, чего ей никто не скажет больше. – продолжала цыганка, не обращая внимания на мои слова. – Да ты её саму спроси, она знает, жила с нами. Верно говорю, красавица?
Я покосился на Татьяну – та кивнула. Вид у неё был встревоженный, напряжённый.
Я хотел извлечь из кармана шаровар пару пятиалтынных, но в последний момент неожиданно для себя передумал и полез двумя пальцами в нагрудный карман юнгштурмовки. Там со времён последней нашей поездки в Харьков остался масляно-жёлтый кружок николаевского пятирублёвика. Цыганка, увидав золотую монету, не высказала ни радости, ни даже удивления. Проворно сгребла её с моей руки, после чего взяла протянутую Татьянину ладошку и несколько минут вглядывалась в её линии. Табор, казалось замер, ожидая результатов священнодействия.
– Долгая дорога тебе предстоит, красивая. – вынесла, наконец, вердикт гадалка. – По морю будешь плыть, по пустыне идти, по облакам лететь. А в конце окажешься во дворце чужом, каменном, что в горах стоит. И живут в том дворце люди без души, в белых плащах с изломанными крестами. Ты тех людей берегись, потому как они уже и не люди вовсе – а пуще всего берегись чёрной стены!
Она замолчала. По рядам цыган прокатился выдох – похоже, всё это время они, как и мы с Марком, стояли, затаив дыхание. Татьяна была белее бумаги, губы у ней дрожали. Как только цыганская матрона отпустила её ладошку, девушка торопливо спрятала её за спину и судорожно сжала в кулачок.
– Теперь ступайте прочь. – сказала гадалка. – А я буду молиться, чтобы дороги наши больше не пересекались. Непростые вы люди, и дела вокруг вас творятся непростые – а мы, ромалы, народ мирный, ни к чему нам всё это. Оно и вам ни к чему, да только разве ж вы меня послушаете?..
Обратно в коммуну мы шли молча. Татьяна, стащив с шеи платок, нервно тискала его в пальцах, а я пытался размышлять над словами цыганки – но добился только того, что голова разболелась тупой, ноющей, отдающейся в висках болью. Марк косился на нас с Татьяной, словно мы ни с того ни с сего перекинулись, оборотившись какими-то диковинными лесными чудо-юдами, и только возле самой ограды «особого корпуса» решился, наконец, заговорить:
– Слушай, Лёха, а что это ты про себя такое знаешь, что её так напугало? Да так, что по её словам ни один цыган нож на тебя не поднимет! С чего бы это, а?
Я пожал плечами.
– А мне почём знать? Ну наплела и наплела, слушать ещё всякий вздор… Если интересно – вернись, спроси, они, наверное, ещё там.
От этого предложения Марка явственно передёрнуло.
– Нет уж, спасибо, как-нибудь обойдусь. Но, она, думается мне, всё же права: непростые люди вы с Татьяной!
– А то ты простой! – буркнул я, приподнял угол сетки, скрывающий прореху в ограде, и посторонился, пропуская вперёд Татьяну. – Все мы тут… непростые. И вообще, полезайте уже. Не пойду я в эту библиотеку, сразу на ужин. Не знаю как у вас, а мне после всего этого жрать охота прямо-таки феерически…
VII
В Москву въехали в Москву по Ленинградскому шоссе – этим маршрутом Яша в тот, последний раз, возвратился в столицу в двадцать девятом. Надо сказать, потрясений ему хватило задолго до того, как под шинами авто зашуршал городской асфальт. Одни только пейзажи подмосковных деревень и городков чего стоили, а проехав поворот на Внуково, Яша и вовсе потерялся от буйного великолепия торговых центров, застеклённых снизу доверху многоэтажек, сплошных потоков экипажей самого удивительного облика, от оглушительно рычащих мотоциклов и юрких «паркетников» (так обозвал эти авто Иван; Яша не понял, при чём тут паркет, но переспрашивать не стал) до громадных, на восьми парах громадных колёс «фур», в каждой из которых легко поместился бы прогулочный пароходик.
Если окрестности столицы Яшу просто потрясли, то Ленинградское шоссе его добило окончательно. Он-то не сомневался, что вполне степени готов к встрече с грядущим – недаром же они с Иваном двое суток напролёт просматривали телевизионные передачи, картинки и «ролики» в хитром устройстве называемом «компьютер»! Но одно дело увидеть на экране, пусть и в великолепном разрешении, и совсем другое – лицезреть всё собственными глазами, слушать складывающуюся из тысяч непривычных звуков симфонию мегаполиса, вдыхать незнакомые запахи. В какой-то момент он понял, что просто бездумно пялится на проносящиеся мимо здания, машины, толпы странно одетых мужчин и не менее странно, а порой и фривольно одетых женщин. И уже не может воспринимать это как «объективную реальность, данную нам в ощущениях» – так, кажется, выразился в своё время Ильич?
Знакомое здание за весь почти часовой маршрут от Кольцевой автодороги до Петровского Парка (он, как выяснилось, остался на своём месте, хотя и изрядно ужался в размерах) попалось всего одно – Яша глазам своим не поверил, увидав в стороне от шоссе, за деревьями, купол и вычурные привратные башенки Петровского путевого дворца. Он даже осведомился у Ивана, что находится там сейчас, и неожиданно для себя расстроился, узнав, что место Военно-Воздушной академии РККА занял какой-то особенно шикарный отель. Хотя, подумал он, была в этом и некая высшая справедливость – в конце концов, здание изначально возведено архитектором Казаковым для отдыха путешествующих особ царской крови, и отель всё же ближе к этому назначению, чем учебное заведение, пусть и такое заслуженное…
Иван, видимо, разглядев, с какой тоской его спутник смотрит на краснокирпичный, изукрашенный белым каменным кружевом фасад, сообщил, что в центре города старых зданий сохранилось куда больше – «сами увидите, дядьЛёша, вот съездим на днях…» Яша благодарно кивнул и сделал зарубку: надо всё же держать себя в руках, не годится, если его состояние, словно открытую книгу, будет читать первый встречный…
Как ни странно, вид знакомого здания до некоторой степени вернул ему душевное равновесие. Всё же это та самая Москва, знакомая ему до переулка, до кирпичика, только застроенная новыми домами и заполненная новыми автомобилями. А что он сейчас почти ничего не узнаёт – ну так ведь прошёл век без малого, а в эпоху научного и технического прогресса это серьёзный срок… Теперь Яша куда спокойнее взирал на городские виды открывающиеся с полотна Третьего Кольца: и на умопомрачительные небоскрёбы Москвы-Сити, и на невозможные, словно сошедшие с полотен художников-футуристов, завсегдатаев «Домино» и «Стола Пегаса», стеклянные мосты; и на захватывающие дух пейзажи Лужников и Воробьёвых гор, миновав которые, машина свернула на широченную, битком заполненную автомобилями многополосную магистраль. Где-то здесь, на одной из тихих боковых улочек недалеко от сверкающей сталью колонны монумента первому космонавту и обитал Алексей Геннадьевич Симагин – а теперь и он, Яша Блюмкин собственной персоной. О чём, правда, ни единая живая душа в этом него не догадывается. И не надо – во всяком случае, пока.
Так спокойнее.
Уже вторую неделю Яша жил в московской квартире Симагина. Иван приезжал почти каждый день, но задерживался ненадолго – часа на два-три. В один из таких визитов они навестили ближайшее отделение банка – первый контакт Яши с местной если не властью, то официальными лицами. Это понадобилось для того, чтобы восстановить якобы утраченные по случаю амнезии пароли (здесь они назывались «пин-коды») к кредиткам и счетам. Яша уже осознал, что в мире двадцать первого века без них и шагу нельзя ступить – за все эти дни ни он сам, ни Иван ни разу не прибегли к наличным деньгам.
Процедура оказалась несложной: потребовалось только предъявить паспорт, заполнить пару бланков – и всё, дело в шляпе! Теперь Яша сам мог расплачиваться, хоть в магазине, хоть при хитроумной процедуре «онлайн-платежа», которую он усвоил под руководством Ивана со второй попытки.
Вчера молодой человек уехал из Москвы, предупредив, что будет отсутствовать дня три-четыре. Яша не возражал – за то время, что прошло после того, как он очнулся в подвале на симагинской даче, он многому научился, многое освоил, и самое главное – разобрался, откуда получать информацию и как с ней обращаться. И аnd then last but not least, – «наконец, но не в последнюю очередь», как говорят англичане – научился обращаться с изумительными, почти волшебными устройствами связи, носящими названия «смартфон» и «планшет». Теперь он по многу часов проводил в интернете, а оставшееся время отдавал книгам, которых в московской квартире оказалось не в пример больше, чем на даче. Среди прочего, в ящике письменного стола (Симагин и в городской квартире обустроил монументальный кабинет-библиотеку) нашлись те самые «амбарные книги» из лаборатории Гоппиуса, с которых, собственно, и разгорелся весь сыр-бор. Яша пролистал их: пожелтевшая, местами осыпавшаяся трухой бумага вся в коричневых пятнах. Неудивительно, ведь почти век они пролежали в замурованном подвале – и остаётся только удивляться, как их страницы и корешки не сделались добычей крыс…