Хранить вечно
Шрифт:
— Вот поэтому я и ухожу с арены… Пойдешь направо — жизни лишишься, пойдешь налево — коня серый волк съест. Лучше переждать на перекрестке.
У Дервиза тоже заметно пропал интерес к спору. Он обернулся к Курбатову:
— А вы, молодой человек, тоже предпочитаете переждать на распутье?
— Нет! — ответил Курбатов. — Я сделал выбор…
— Романтика мстителей, белая армия, белые одежды святых?
Курбатов посмотрел на Ставцева. Тот сделал едва приметный знак: молчать надо!
Все тихо в доме,
Трудно вместить, трудно постичь все с ним случившееся, понять, оценить, очертить каким-то определенным кругом. Как легко потеряться, как легко можно заблудиться во всей этой неразберихе, в этом отчаянном хаосе.
Страшно разлучаться в такое время… Курбатов обнял Наташу, прижал ее к себе, глядя сухими глазами в глухую темноту.
Кольберг… Немецкий шпион. Его не принял в своем доме барон, тоже немец. Жандарм и шпион, и ему-то служить, за него Ставцев голову хочет положить. Где для них Россия? В чем она? Плакать хотелось от позора, от стыда, а слез не было.
Проворов! До Проворова бы добраться!
…Однажды, когда в доме все уснули, Курбатов предложил Наташе погулять по лесу.
Морозило. Светила луна, раскидывая по парку причудливо переплетенные тени лип и тополей.
Наташа вела Курбатова по любимым с детства местам, она привела его на обрыв за парком, откуда, как она ему говорила, — плакать хочется».
— Если бы днем… Ты вот все о России. Здесь она, Россия!
Луна подсинила снежные равнины, сгладила, убрала все овраги и всхолмья. Стыли луга под ее неверным светом, но все же виднелись резко очерченные головки стогов.
— Люблю, люблю… — говорила Наташа, прижимаясь, заглядывая ему в глаза. — Ты вернешься?
— Вернусь…
— Я буду ждать… Береги себя… Как же я без тебя-то буду?! Они пошли обратно аллеями парка. Скрипел под ногами нетоптапный снег. И вдруг на аллее, прямо перед ними, возникла темная фигура.
Курбатов сунул руку в карман, но еще несколько шагов, и он узнал Проворова.
— Ничего… — успокоил он Наташу. — Не бойся!
Проворов в солдатской шинели, в солдатской шапке. Подошел и просительно проговорил:
— Браток! Нет огонька? Курить есть, нечем разжечь!
— Спичек нет! Дойдем до дому, вынесу…
— Вынеси! Будь человеком…
Курбатов вышел на крыльцо, подал Проворову спички. Вместе с коробком спичек — бумажку, на которой был записан разговор Ставцева с Дервизом о Кольберге. Спросил, когда трогаться.
— Днями… — пообещал Проворов. — Будет знак…
Каким бы счастьем были напоены эти дни, если бы время не отсчитывало часы и секунды неумолимой разлуки!
Ставцев поправлялся и поговаривал, что пора уходить. Вохрин отмалчивался, мать Наташи плакала.
Курбатов, как-то перебирая книги, наткнулся на томик Лермонтова. Листая страницу за страницей, вдруг остановился.
Я, матерь божия, ныне с молитвою Пред твоим образом, ярким сиянием, Не о спасении, не перед битвою, Не с благодарностью иль покаянием…Курбатова никогда не волновали религиозные чувства. В кадетском корпусе и в юнкерском училище выводили на молитвы, но давно уже он, как и его товарищи, был к ним равнодушен и смотрел на них как на одно из бессмысленных установлений. Если бы его спросили, верует ли он в бога, Курбатов удивился бы: нет, конечно. А стихи Лермонтова не молитвенным ритмом поразили его, а нежностью.
Окружи счастием душу достойную; Дай ей сопутников, полных внимания. Молодость светлую, старость покойную, Сердцу незлобному мир упования. Срок ли приблизится часу прощальному В утро ли шумное, в ночь ли безгласную — Ты восприять пошли к ложу печальному Лучшего ангела душу прекрасную.Это все, что он хотел пожелать Наташе, уходя в неизвестность.
Он прочитал ей эти стихи. Наташа плакала всю ночь. Может быть, смутно она о чем-то догадывалась?
Варвара Павловна пришла днем с базара, пошепталась о чем-то с мужем. Вохрин вошел в комнатку к Ставцеву и позвал Курбатова.
— Спрашивали сегодня мою хозяйку, где это муженек молодой моей дочки скрывается. Или отъехал куда?
Ставцев привскочил на кровати.
— Поп разболтал!
— Не знаю. Но если вам, Николай Николаевич, нет желания вступать в объяснение с властями… Словом, я не гоню. Можно и объявиться. Мои гости — это мои гости.
— Нет! Погостили, пора и честь знать! Сегодня в ночь уходить!
Курбатов понял, что это Проворов знак подает.
Ночью Вохрин запряг лошадь. Когда заснуло село, на санях повез гостей. Наташа провожала Курбатова. Неподалеку от станции в лесочке остановились.
Вохрин взял Ставцева под руку, они отошли от молодых. Наташа заплакала. Курбатов обнял ее. Слов по находилось для утешения, самого в пору утешать.
Вохрин отвел Ставцева подальше. Тихо сказал:
— Я не хотел при них говорить… Не торговки на базаре — неизвестные люди интересовались вами…
— Спасибо! — сказал проникновенно Ставцев. — Спасибо!
— Не за что! Я не хотел, чтобы беда случилась в моем доме. А мой зять правда в Красную Армию идет?
Ставцев недобро усмехнулся:
— Наверное…
Вохрин ничего не ответил. Обернулся.
Наташа плакала. Курбатов обнял ее в последний раз и пошел. Наташа долго следила за темными фигурками, пока они не скрылись за взгорком.
Никакого расписания. Вагоны забиты до отказа. Внезапные остановки в поле, в лесу. На больших станциях толпы штурмовали вагоны. Случалось, напор толпы переворачивал вагоны.