Хранить вечно
Шрифт:
Ставцев встал и поманил Курбатова за собой. Они прошли в библиотеку. Ставцев остановился перед шкафом. Вынул сразу три тома энциклопедии Брокгауза и Ефрона. Открылась задняя стенка шкафа. Ставцев нажал на нее. Выпала дощечка, открылась стена. Ставцев тряхнул девятый том энциклопедии, из-за корешка выпал ключ. Он вставил ключ в отверстие в степе. Щелкнул замок. Распахнулась дверца вмурованного в стену сейфа.
Курбатов заглянул в сейф. Аккуратными стопками сложены зеленые банкноты. Доллары. Столбиками — золотые монеты царской чеканки.
— Это все наше, Курбатов! Одному мне этого не нужно… Наше с вами! Этого надолго хватит, можно куда угодно бежать… — Ставцев захлопнул дверцу сейфа. — Но бежать я не собираюсь! Я военный человек! Я вижу, что не видно гражданским. Большевикам скоро конец!
Ставцев прошел к другому шкафу. Достал карту России, расстелил ее на столе.
— Идите сюда, подпоручик!
Ставцев посторонился, чтобы Курбатов мог подойти к карте.
— Как вы полагаете, подпоручик, почему в России совершилась революция, почему в несколько дней рухнул императорский троп и в несколько часов рассеялось правительство Керенского? Мне говорят: восстал народ! Ерунда! Любое восстание в наше время подавляется… Речь идет о другом. Армия прекратила волну и кинулась в Россию. Этот ужас парализовал империю и снес с лица земли существовавшие в тот час режимы. Перед этой силой ничто не могло устоять! Но армия рассеялась, рассыпалась, ее поглотили российские просторы. Все смешалось. Начался ураган, водоворот, хаос… В этом хаосе обрисовалась сила: большевики. Они сумели вырвать из этого смерча какие-то его части, организовать их и даже имели некоторый успех. Но вот в этот хаос вмешивается еще одна сила, оправившись от растерянности, вызванной революцией. Деникин на юге, Колчак на востоке, Юденич в нескольких переходах от Петрограда, Миллер на севере, на западе Польша.
Большевики имеют против себя пять фронтов. Шестой фронт у них в тылу!
Ставцев прочертил пальцем на карте кольцо и замкнул его вокруг Москвы.
— Я старый штабной работник, я умею сопоставлять… Я не сумасшедший, как многие наши. В марте начнется движение армий на юге, в апреле развернет наступление Колчак. У него четыреста тысяч штыков и сабель… Встанут дороги, войдут в берега реки, и пылью займется Подмосковье от миллионной армии! Все! Поэтому я не думаю бежать, Курбатов! Я хочу войти с оружием в руках в Белокаменную!
Ставцев вышел из-за стола и прошелся по мягкому ковру кабинета в веселом возбуждении.
Курбатов молчал, стоя над картой.
— Потерпите, Курбатов! — сказал Ставцев. — Я обещаю вам, к осени мы вернемся в Москву. Я буду шафером на вашей свадьбе. А сейчас надо думать, как выбираться из Москвы.
Курбатов, не поднимая глаз, покачал головой.
— Николай Николаевич! Я не стал бы стрелять в конвоира и не бежал бы… Я готов был к расстрелу! Я бежал, чтобы еще раз увидеть Наташу!
— А если ее отец большевик и выдаст вас чекистам?
— Я буду отстреливаться, и последняя пуля моя!
Ставцев чихнул, отерся платком и махнул рукой.
— Едем в Кирицы… Фон Дервиз нас тогда плохо принял, мы останавливались у местного священника. Если, он жив, будет и мне где переждать… Едем, Курбатов! Но запомните, вы не дали мне выбора. Оттуда — со мной! Такие условия приемлемы?
Вечером с несколькими золотыми монетами Курбатов отправился за провизией. Ставцев нашел ему потертое коротковатое пальтишко. Люди ходили в одежде с чужого плеча, необычного в этом никто не видел. Нашлись и брюки. Для маскировки Ставцев перебинтовал Курбатову глаз.
Курбатов спустился вниз, вышел на знакомый ему Старосадский переулок, осмотрелся и известным ему проходным двором вышел на Маросейку. Темно на улице, безлюдно. С Маросейки свернул в Кривоколенный переулок. Здесь нашел дом, поднялся на второй этаж, тихо постучался.
Дверь открыл невысокий, плотный молодой человек, чем-то напоминавший Артемьева. Он приветливо улыбнулся Курбатову, провел в комнаты. Было здесь светло, тепло, на столе стоял самовар, возле него два стакана, хлеб.
— Заждался я вас! — сказал встретивший. — Познакомимся. Михаил Иванович Проворов!
Он позвонил по телефону и сообщил Дубровину, что Курбатов явился на встречу. Через несколько минут пришел Дубровин.
Курбатов слово в слово повторил рассказ Ставцева о поездке с Кольбергом в Кирицы к барону фон Дервизу. Дубровин остановил Курбатова. Он попросил повторить поточнее слова Ставцева. Записал. Затем спросил:
— Это точно, что вы не назвали Кольберга?
Курбатов подтвердил.
— Вы для себя как-нибудь выделили это сообщение Ставцева?
— Очень даже выделил! — ответил Курбатов. — Не только для себя. Я сдержался, я даже прикинулся равнодушным, как бы пропустил мимо ушей его слова!
— Это очень важно! Вы это поняли?
— Понял, — ответил Курбатов.
— Вы знаете, почему я это спрашиваю? — спросил Дубровин.
— След Кольберга обнаружился?
— Нет, но Ставцев ответил нам на многие вопросы.
Курбатов продолжал свой рассказ. Он подошел к тому месту, когда взял на себя смелость испытать, сколь он необходим Ставцеву.
Трудная для него наступила минута. Как решиться просить о своем, личном, в такую минуту, когда каждый его шаг рассчитывается, взвешивается, просматривается намного вперед?
Все развернулось столь стремительно, смешалось, новые обстоятельства в его отношениях с Наташей возникли уже после встречи с Дзержинским, после первого разговора в ВЧК. И Курбатов рассказал о Наташе, признался, что, заводя разговор со Ставцевым о Кирицах, надеялся, что удастся поехать туда. Рассказал о сейфе в библиотеке, о разговоре над картой. Золотые положил на стол.
Дубровин молча что-то записывал у себя в блокноте. И вдруг повеселел.
— А вы знаете, я не против Кириц! Очень даже мне нравится эта поездка! Перед окончательным прыжком мы сможем выверить, как строятся ваши отношения со Ставцевым. Там, у Колчака, нам трудно будет что-то скорректировать, поправить, Кирицы доступнее.
Дубровин обернулся к Проворову:
— Михаил Иванович, где сейчас Наталья Вохрина?
— Сегодня утром выехала к родным…
— Стало быть, в Кирицы! Все сходится, Владислав Павлович! Но детали, однако, придется тщательно обдумать. Я вам могу объяснить, почему я не против этой поездки…
И Дубровин раскрыл перед Курбатовым следующий этап операции.
Они едут в Кирицы. Там он приглядывается и примеривается к Ставцеву. Михаил Иванович Проворов теперь станет его постоянной тенью, его охраной, его связью с центром, его вторым «я». Если отношения со Ставцевым сложатся благоприятно, они поедут сначала на Волгу, оттуда в Сибирь. Без добрых отношений со Ставцевым в Сибирь ехать нет смысла.