Хранитель солнца, или Ритуалы Апокалипсиса
Шрифт:
Карлица привязала сдвинутый экран к стене, а потом словно растаяла, исчезнув в одной из кроличьих нор. Следуя правилам вежливости, которые прекрасно знал Чакал, я снова уставился на коврик.
Кох спросила:
Когда ты в последний раз прикасался к отцу? И когда Ты в последний раз прикасался к матери? Кто был тот курильщик, который засыпал ее пеплом? Когда настала ее темнота? Почему ты ушел, а не остался У их ног,Горло сдавил спазм. Сердце оборвалось. Проклятье. Она видит меня насквозь. Прозорливая сучка. А я-то думал, что надел маску покериста. Расслабился, а она тут же воспользовалась этим.
Так. Успокойся. Сначала подумай хорошенько, все взвесь, а потом говори.
Где твоя мать? И где твой отец? И где твой сад?Она уже спрашивала об этом. Я чувствовал себя слегка под хмельком. Ошибка за ошибкой, старина, думал я. Соберись. Я еще сильнее прикусил губу. По языку разлился пресноватый вкус крови. Я не ответил.
Когда ты в последний раз видел свою младшую сестру? Свою старшую сестру? Где ты в последний раз видел своих младших братьев, Своих старших братьев? Когда в последний раз выжигали твою милпу? Очищена ли она? Заросла ли она сорняком? Кто подметает твой амбар? Есть ли на нем кровля? Готов ли он к урожаю? Кто отгоняет скворцов? Кто готовит Тебе лепешки? Кто распевает твои имена на площади, когда внуки Кружатся вокруг костра? Когда ты приходишь домой с натруженной спиной, Кто растирает ее мятным маслом? Когда ты приходишь домой ночью в холод, Кто ждет тебя на пороге?Я не мог ответить.
Я никогда не плакал, будучи Чакалом, и не помнил ни одного момента в его жизни, когда бы он поддался этой слабости, по крайней мере после первого посвящения в хипбол. Там, где он вырос, не плачут, а если плачут, то умирают. Насколько мне было известно, он не мог заставить себя прослезиться. Его глаза утратили это свойство. Но ощущение близости слез, когда жидкость вокруг твоих глаз горчит и теплеет, давление растет, не исчезло. Проклятье, подумал я. Соберись. Я сидел, уставившись на лепесток герани. Он был длиннее других, стоял торчком на вывернутой ножке, как морской конек.
— Ты хочешь сказать мне что-то, — раздался голос Кох.
Или мне это только показалось? Джед, возьми себя в руки.
Я выпрямился и смерил ее взглядом снизу вверх. Если бы я сфотографировал Кох сейчас, то ее лицо на снимке наверняка сохранило бы свою бесстрастность. Отчего же мне чудилось, что она смотрит на меня снисходительно, сочувственно, чуть ли не с улыбкой? Все это выражалось в ее взоре. А может, в едва заметном наклоне головы. Или она намеренно излучала какой-то феромон…
— Внутри тебя есть кто-то еще, — произнесла она.
Я еще сильнее прикусил губу. «Как скажешь ты, которая выше меня», — изобразил я и поднял голову. Наши глаза встретились. А ведь визуальный контакт тут считался делом серьезным. Помните, как в фильме «Офицер и джентльмен» Луис Госсет-младший говорит: «Ты на меня глазами-то не зыркай, солдат! Пользуйся периферийным зрением!» Я снова потупился.
— Ответы — это правнуки вопросов, — сказала Кох.
Думаю, ее слова означали: если я не хочу ничего говорить, то напрасно жду, что она подсчитает мои солнца.
— Я, который ниже тебя, не искушен в речах, но прошу, чтобы ты учла каждое слово, — отвечал я. (То есть хватить болтать, давай-ка начинай игру, к чертям собачьим.)
— Я, что ниже тебя, слишком бедна, чтобы ответить равным даром на твой узелок. — «Забирай свои треклятые перья и все остальное и выметайся из моей лавочки».
Госпожа посмотрела налево, на запад, — в направлении, которое обозначало прошлое. Она давала мне понять: забудь этот разговор и вали на все четыре стороны.
— Солнца, которые я хочу сосчитать, очень немногочисленны, сопротивлялся я. — Они светят и тебе. — «Ты обречена, ведьма. Твои дни можно пересчитать по пальцам, сучка, и если ты будешь артачиться, то мы вместе…»
Раздался треск — будто мой сосед по парте во втором классе сломал карандаш. Я уставился на Кох. На ее лице появилось иное выражение. Дрессировщики говорят, что разница между волком и собакой в том, что собака смотрит на тебя, а волк — сквозь тебя. Собака глядит тебе в глаза и сочувствует тебе. Кох не смотрела мне в глаза. Она смотрела сквозь меня.
Она желает мне зла, подумал я. Нужно выбираться отсюда. Я заерзал, готовясь встать. Но мое тело тяжело качнулось туда-сюда, словно надувной детский бассейн, затянувшийся зеленой ряской. Центр тяжести явно сместился. Мои ноги затекли и мучительно гудели. Нарвался-таки, подумал я. Она собирается… черт, лучше ринуться вперед, схватить ее за горло, попытаться… нет. За нами, возможно, наблюдают стражники. Давай-ка соберись и покинь это заведение с величественной поспешностью. Я распрямил ноги. Медленно, словно чтобы не привести в действие тревожную сигнализацию, срабатывающую на движение. Я подался вперед и опустил руки, чтобы оттолкнуться от пола. Отлично. На счет «три» встаем. A la uno, a la…
Кох вскрикнула.
Я впился в нее взглядом. Ее голова откинулась назад, на лице застыла ухмылка — распахнутый устрашающий оскал. Зрачки закатились, изумрудная инкрустация зубов посверкивала, как ряд фасеток. Визг прошелся по всей гамме — разрывающий барабанные перепонки фэйрэевский [659] вопль абсолютного ужаса и агонии, звук, который вырывается у тебя из глотки, когда клыки ягуара вонзаются тебе в шею. Я отпрянул назад, мысленно отпрянул, потому что остался сидеть в прежней позе. Меня будто парализовало.
659
Вина Фэй Рэй — американская актриса, сыгравшая в фильме «Кинг-Конг» (1933).