Хранитель забытых тайн

Филипс Кристи

— Не при таких обстоятельствах хотел бы я встретиться с вами снова.

В присутствии постороннего Эдвард говорит сдержанно, хотя глаза светятся живым сочувствием.

— Но я был уверен, что вы захотите увидеть ее, — добавляет он.

Он мягко касается её руки, и, повинуясь его приглашению, она пересекает зал и подходит к столу.

На нем лежит тело юной девушки. Анна подносит пальцы к ее щеке, все еще нежной, как лепесток цветка, но мертвенно-бледной и бескровной, как скорлупа куриного яйца.

— О Люси, — потрясенно шепчет она.

На девушке длинная белая рубаха из мягкой фланелевой ткани, собранная вверху, вокруг шеи, и на рукавах, вокруг

запястий; подол ее настолько длинен, что закрывает ноги, и его можно было бы завязать узлом, как мешок: это ее похоронный саван. К горлу Анны подкатывает комок; она больше не в силах сдерживать нахлынувших слез. Сначала вытирает глаза рукой, потом предложенным Эдвардом носовым платком. Мужчины, как и всегда при виде женских слез, смотрят на нее с некоторым беспокойством, будто опасаются, что она начнет сейчас рыдать и заламывать руки, а то еще того хуже, кричать и рвать на себе одежду. У нее в голове мелькает мысль, что, разыграй она сейчас такой спектакль, ей могло бы действительно полегчать, во всяком случае, это лучше, чем сдерживаться и подавлять свое горе; но в данный момент у нее слишком много вопросов, так что приходится натянуть вожжи.

— Где ее нашли?

Голос ее звучит так резко, что она сама не узнает его.

— Доктор Хеймиш, будьте добры, расскажите, мм… миссис Девлин…

Перед тем как произнести ее имя, он делает легкую паузу, и она понимает, что он чуть не назвал ее Анной.

— …все, что вам сообщил сторож.

— Он обнаружил ее в Саутуорке [39] , в одном из переулков. Там, где много…

Он умолкает, внезапно вспомнив, что разговаривает с дамой.

— Где много публичных домов, — заканчивает она за него. — Не нужно подбирать для меня какие-то особые слова.

39

Район в юго-восточной части Лондона.

Он слегка краснеет, но продолжает.

— Она была… при ней ничего не было… простите, на ней ничего не было. Мы не знаем, бросили ли ее там уже в таком виде или ограбили позже. Еще он сказал, что крови рядом с телом не было, и поэтому мы можем заключить… — он бросает взгляд на своего руководителя, — что смерть настигла ее где-то в другом месте. Он сказал, что опросил людей, проживающих в этом приходе, но никто ее не опознал.

Другими словами, сторож положил тело Люси на тележку и возил ее по всем имеющимся в округе заведениям и домам. Неужели он не догадался прикрыть Люси одеялом или хотя бы соломой? Ей больно думать, что даже после смерти Люси была совсем беззащитна. Нет, не так, не даже после смерти, а как раз после нее она осталась совсем беззащитной.

— В Саутуорк она могла попасть откуда угодно, Лондон большой, — говорит Анна. — А почему сторож не отвез ее в церковь?

— А вот почему, — отвечает Эдвард.

Он заворачивает ей рукав и одновременно кивает Хеймишу сделать то же самое с другим рукавом. Потом делает шаг назад, чтобы Анне хорошо было видно. На обоих запястьях Люси видны глубокие разрезы.

Значит, самоубийство. Чтобы Люси совершила его, с ней должно было случиться что-то ужасное. Возможно, у них с тем молодым человеком вышли все деньги или просто он бросил ее. Скорей всего, и то и другое. И она попала в хищные лапы какой-нибудь мадам, хозяйки публичного дома или сводницы, которые рыщут повсюду, охотясь за юными беспомощными и одинокими девушками, попавшими, как и Люси, в трудное положение. Но в любом случае лишиться после смерти

утешительных объятий церкви ужасно. Самоубийство — страшный грех, и церковь отказывает самоубийцам в погребении по принятому обряду. Придется кое-кого подмазать как следует, чтобы Люси похоронили хотя бы во дворе церкви Святого Климента Датского, но даже и тогда можно лишь надеяться, что ее похоронят в северной части его, где земля считается наименее освященной, и не лицом вниз. Маленькое утешение, но могло быть и хуже: самоубийц все еще иногда закапывают где-нибудь за пределами города, на перекрестке дорог, с осиновым колом в груди.

— Сторож привез ее сюда, надеясь заработать несколько лишних шиллингов, — говорит Эдвард. — Доктор Хеймиш не захотел подвергать ее новым испытаниям и заплатил, иначе она могла попасть в руки людей менее разборчивых. Я сразу узнал ее — я ведь видел ее на балу у короля. Остальное вы знаете.

Когда печальный рассказ подошел к концу, ей, кажется, стало даже немного легче.

— Что теперь от нас требуется, говорите, мы все исполним.

— Вы абсолютно уверены, что это самоубийство?

— На теле нет никаких следов насилия, кроме этих.

Нет, она должна сама убедиться в том, что Люси не изнасиловали, хотя от одной мысли об этом ей становится дурно.

— Совсем никаких? — уточняет она.

— Уверяю вас, ничего подобного.

Слабое утешение, но все же кое-что. Она проводит пальцем по порезу на запястье Люси.

— Вы можете как-нибудь замаскировать эти раны?

— Не знаю, получится ли, но попробуем.

Стратерн метнул на Хеймиша суровый взгляд, отсекающий любые возражения.

— Я переговорю со священником церкви Святого Климента и сразу пришлю за ней.

Говорить больше не о чем. Она осторожно убирает волосы с лица Люси и еще раз подавляет рыдание. Всякий раз, когда она видит смерть, ей бросается в глаза, как сильно меняется тело человека, когда его покидает душа. Контраст между жизнью и смертью особенно отчетливо виден у тех, кто умер в юном, нежном возрасте, словно, когда мы, старея, утрачиваем бодрый дух и жизненные силы юности, различие между этим миром и будущим уменьшается и бледнеет. И хотя она понимает, что у этой лежащей сейчас перед ней Люси нет ничего общего с той Люси, что обрела вечный покой, она наклоняется и прижимает губы к ее холодному лбу.

— Позвольте проводить вас до экипажа, — говорит Эдвард.

Он идет вслед за Анной в переднюю, снимает с крючка накидку и кутает ей плечи. На улице все еще идет дождь.

— Возьмите мою карету.

— Спасибо, я доберусь сама.

Отклоняя его предложение, она понимает, что это значит гораздо больше, чем просто отказ. Понимает и он сам. Анна встречается с ним взглядом, и Эдвард качает головой, словно отказывается верить ей.

— Я должен встретиться с вами еще раз.

Но даже теперь, стоя перед ней лицом к лицу, Эдвард ни слова не говорит, решил ли он что-нибудь со своей помолвкой; он просто хочет снова с ней встретиться, и все.

Неужели он в самом деле думает, что она станет его любовницей? Нет, на такое она не пойдет, это невозможно. Если его устраивают подобные отношения, значит, он ее не любит, а если и любит, то совсем не так, как она себе это представляла. Эта мысль порождает в груди у нее такую боль, что у нее перехватывает дыхание. Неужели с этой болью придется жить теперь до конца дней своих?

— Доктор Стратерн…

Официальное обращение Анны еще более увеличивает пропасть между ними.

— Я прекрасно вижу теперь, что наделала много ошибок. Прошу вас, давайте не станем совершать еще одну.