Хранитель

Рожков Михаил Иосифович

Журналист взглянул на мэра.

– О чём думаете, Пётр Алексеевич? – спросил тот.

– Да вот думаю, что рыбы тут нет. Уже час сидим – а ни одной поклёвки.

– Это вы зря, Пётр Алексеевич, у нас в это время карась как бешеный клюёт, только успевай доставать и закидывать.

Словно в подтверждение этих слов, поплавок Семёнова начал прыгать, оставляя круги на водной глади, а потом и вовсе пошёл ко дну.

– Тащи его, тащи! – заорал Хохлов-старший.

Семёнов ловко сделал подсечку

и вытащил на свет очень большого карася.

– Ну вот, а вы говорили рыбы нет, – радостно произнёс мэр. – А это что, не рыба? Самая что ни на есть рыба. Ух, какая огромная. Я же говорю, клёв бешеный!

– Действительно, большой экземпляр, никогда таких не видел, – проговорил Хохлов-старший.

Захар Аркадьевич снял рыбу с крючка, она вырвалась из рук, упала на землю и запрыгала в сторону воды. Семёнов закричал, упал на землю и прижал карася телом к земле.

– Ух, какой шустрый, – произнёс мэр. – Виталий Палыч, вы же у нас рыбак знатный, что скажете про этот экземпляр?

– Ну, особь солидная, – начал говорить Хохлов-старший. Было видно, ему очень обидно, что не он поймал такую рыбину. – Вообще взрослый карась может достигать в весе до двух килограммов, редко до трёх. Самый рекордный вес был около пяти с чем-то килограммов, точно не помню. Но помню, что читал об этом. А в этом, наверное, килограмма четыре.

– А по-моему, в нём больше пяти, а то и шести. Вы просто мне завидуете, – произнёс мэр.

– Надо срочно его взвесить. Поехали в магазин, там у Зинки весы есть.

Ручкину тоже стало интересно, сколько весит чудо-карась.

– Чёрт с вами, поехали, – произнёс Хохлов.

Мужчины быстро собрали удочки и погрузились в трактор.

– А Фрол нас там не встретит? – спросил журналист у мэра, пытаясь перекричать звук мотора.

– Нет. Его капитан на пять суток посадил.

Трактор подъехал к магазину. Семёнов выпрыгнул первый, прижимая сопротивляющуюся рыбу к груди.

– Зинка, Зинка, тащи весы, – прокричал он с порога.

Зинаида очень удивилась, увидев мэра с рыбиной, но весы принесла. Заметив Ручкина, слегка улыбнулась.

– Во, Палыч, смотри! – закричал мэр, кинув рыбу на весы.

– Матерь божья, – тихо произнёс Хохлов. – Шесть кило, не может быть!

– Может Палыч, может. Надо меня с ней запечатлеть. Поехали ко мне домой, фотоаппарат возьмём.

Все трое дружно запрыгнули в трактор и поехали. Виталий Павлович виртуозно управлял сельскохозяйственной техникой. На полном ходу они въехали во двор к мэру, чем довели до истерики местных собак, залившихся в истошном лае.

– Люба, неси скорей фотоаппарат, – кричал мэр своей жене, выпрыгивая из трактора на ходу, как только они подъехали к дому.

Через мгновенье в дверях показалась взволнованная

супруга мэра, зажимая в руке маленький цифровой фотоаппарат.

Фотографировался Захар Аркадьевич с карасём долго, во всех возможных и невозможных позах. Наконец замученный карась каким-то чудом вырвался из рук Семёнова и громко шмякнулся об пол. Мэр кинулся за рыбиной, нечаянно наступил на неё и, поскользнувшись на мокрой чешуе, с грохотом упал. Дом сотряс ужасный громкий вопль.

– Ай, мамочка, я, кажется, ногу сломал, – орал мэр.

– Боже ты мой, что же это делается?! – запричитала его супруга, схватившись за голову.

– Я заведу трактор, нужно срочно его к врачу, – принял решение Хохлов.

– Не надо трактор, – наконец взял себя в руки мэр. – На служебной поедем. Зови Гришку, водителя моего, пускай скорую заводит. А ты, Любаня, положи карася в ванну да воды ему туда набери. Приеду, поговорю с ним вечером по-мужски.

Хохлов и Ручкин, придерживая мэра под обе руки, доковыляли до машины, сели и поехали. Нога у мэра стремительно опухала, но он держался молодцом.

В поликлинике было тихо. Лишь из-за двери врача доносились голоса.

– Что с вами опять приключилось, Анна Серафимовна?

– Так, Иван Филиппович, таблетку-то вы мне в прошлый раз дали.

– Ну, допустим. И что?

– Так я её сосала, сосала, а она не рассасывается. Выплюнула, очки надела, пригляделась, а это пуговица. Что же это вы надо мной издеваетесь-то, Иван Филиппович?

Дверь с шумом растворилась, и в кабинет втащили хромающего и стонущего мэра.

– Не время, мать, причитать, – произнёс Хохлов. – Видишь, вождь наш ранен? Уступи ему место.

С этими словами он согнал бабку со стула и усадил Семёнова.

– Что случилось, Захар Аркадьевич? – испуганно спросил доктор.

– Ой, Филиппыч, спасай, всё рыбина проклятая.

– Какая такая рыбина?

– Большая, просто огромная. У меня и фото есть.

– Какое фото?

– Может, все-таки ты лечить начнёшь, а не допрос устраивать?

– Ладно, не волнуйся так, сейчас сделаем рентген, если что, наложим гипс, и будешь как новенький.

– Мне как новенького не надо, ты мне как было верни.

С этими словами доктор с хромающим мэром удалились в соседний кабинет.

– Подождём? – спросил Хохлов, глядя на журналиста.

– Подождём, – ответил Ручкин.

Минут десять они сидели молча, каждый погружённый в свои думы.

– А может, пока ждём, за здоровье Аркадьича выпьем? По чуть-чуть, – нарушил молчание Хохлов, достав из-за пазухи бутыль с красной жидкостью.

– Что это?

– Вино. Вкус обалденный. Закачаешься.

– Дайте-ка угадаю, Самуила Степановича рук дело?